"Борис Костюковский. Жизнь как она есть " - читать интересную книгу автора

большое расстояние было между нами.
Но вот Марат оторвался от стенки и через всю комнату побежал к отцу.
Конвоиры ничего не сказали, даже не пошевелились. Отец подхватил Марата,
посадил на колени и, хорошо помню, сказал ему, целуя голову:
- Ты один мужчина остаешься дома, смотри, чтобы все было в порядке.
Помогай маме, девочкам.
"Мужчине" шел шестой год. Мама поняла: папка "уедет" надолго, не
выдержала - слезы стали душить ее, мы тоже расплакались следом за ней.
Папка был еще бледнее, чем тогда в Дзержинске, и костюм теперь казался
на нем очень большим. Но он был выбрит и даже подстрижен. Волосы же,
красивые русые волосы, стали седыми. Нам разрешили проститься, и мы
поочередно поцеловали его. Потом отец взял котомки, привезенные мамой, и его
увели.
Так и вижу до сих пор его серые потемневшие глаза и плотно сжатые губы.
И снова мы ждали в коридоре, мне казалось, целую вечность.
И вот мимо нас прошел знакомый мне по Дзержинску и Станькову Опорож,
единственный свидетель на суде. (Через много-много лет я узнала, что папка
вскрыл ящик с запасными частями, а в нем оказалось оружие. Не прошло и часа,
как его арестовали. Видимо, ящик предназначался Опорожу, но случайно попал
отцу. Перепугавшись разоблачения, Опорож опередил отца и бросился с наветом.
Спустя восемь лет этот же человек навел гестапо на след мамы.)
Мама бросилась к Опорожу:
- Ну что там было, ну что?
Он даже не взглянул в ее сторону.
Через минуту, низко опустив голову, в сопровождении конвойных, почти
пробежал папка, бросив па ходу: "Анечка, десять!" Мы все бросились за ним.
Первой была Леля, но перед самым носом у нее захлопнулась дверь. Конвойный
попридержал ее с той стороны, и когда мы смогли выскочить на улицу, отец,
окруженный конвоем, уже сбегал вниз по улице и завернул за угол. Я его
видела тогда в последний раз, сгорбленного под тяжестью двух котомок через
плечи и как будто убегающего под конвоем от собственной семьи.
Мы отошли от здания суда совсем немного, как вдруг я заметила, что с
мамой происходит что-то странное. Она быстро-быстро заговорила:
- Ты маленькая, ты лишняя, ты никому не нужна...
И вдруг, приговаривая все это, подбросила Неллочку. Та перевернулась в
воздухе головкой вниз, вот-вот ударится об асфальт. Но каким-то чудом мама
ее подхватила за ножки и продолжала говорить что-то страшное, несуразное,
кощунственное.
Я закричала, не помня себя, бросилась к маме, но меня опередил дядя
Саша, выхватил Неллочку из ее рук. Наша сестричка даже опомниться не успела,
ручонки сложила смешно, по-старушечьи, смеется, заливается, думая, очевидно,
что с ней играют...
Я подобрала на асфальте слетевший с ее льняных кудрей беретик, надела
ей на головку.
А с мамой творилось что-то непонятное. Она по-девичьи звонко
захохотала, кофточка на груди разорвана, жакет нараспашку, коса упала на
грудь. Серые большие глаза стали темными-темными, горящими и дикими.
Она вдруг громко объявила:
- Вот свадьба так свадьба! А сколько народу на моей свадьбе! Проходите,
дорогие гости! - и запела какой-то папкин романс.