"Борис Костюковский. Жизнь как она есть " - читать интересную книгу автора

Собралась толпа. Дядя Александр и еще кто-то чужой взяли маму под руки
и повели в ближайший сквер.
Ее усадили на скамью, а она весело сопротивлялась - ей хотелось петь и
плясать.
- Но почему, почему невесте нельзя повеселиться? - искренне недоумевала
она.
Кто-то догадался вызвать "скорую помощь".
Не помню, как мы добрались домой в Дзержинск. Несколько дней мы жили
одни. Леля хозяйничала, я и Марат ей помогали, мы по очереди нянчили
Неллочку. Она была грудной, мама ее только-только начала подкармливать
манной кашкой. Мы тоже варили ей манку на воде, но Неллочка все же очень
плакала, особенно ночами.
Потом за нами стала присматривать сердобольная бабушка Кондратовичиха.
Она топила печи, готовила обед, принося с собой продукты. По-моему, у нас,
кроме картошки, капусты и небольшого запаса манки, ничего в доме не было.
Мы все сидели у окна на кухне, на нашей широкой скамье-топчане, и
смотрели на улицу: все ждали и ждали...
Недели через две вернулась мама, в своей уже зашитой и аккуратно
заштопанной белой кофточке и в строгом черном костюмчике. На ее маленьких
красивых ногах вместо утерянных в больнице туфель были огромные, разношенные
тапочки.
Мама долго не заходила в большую комнату и спальню, а все старалась
быть на кухне, пила лекарства и обязала меня напоминать ей о времени их
приема по часам. До этого я, как назло, плохо разбиралась в часах - никак в
моем понимании не укладывались все цифры и стрелки. Но беда быстро
"образовала" меня...
От отца мы получили несколько писем из Биробиджана, он даже фотографию
прислал. Адреса его не помню, называлась там "Автоколонна-5". Знаю, что он
работал шофером на лесозаготовках.
Потом кто-то из его товарищей по заключению сообщил нам в письме, что
папка тяжело заболел и сам написать не может. Чем болен, не было сказано. А
еще через некоторое время пришло сообщение о его смерти. Это известие,
помню, совпало со смертью Неллочки от скарлатины...

Все годы, всю жизнь, где бы ни была, что бы со мной ни случалось, я
вспоминала отца. И наяву, и во сне...
Когда закончилась война, я сразу же стала писать во все инстанции,
прося разобраться в деле отца. Но вначале эти просьбы ничего не давали. Я
понимала, что нужно время, но ждать не могла. Я начала сопоставлять рассказы
местных жителей и бывших работников Дзержинской МТС, то, что узнала до войны
от матери, что увидела и узнала в годы войны, и все более убеждалась, что в
аресте отца и гибели матери был прежде всего повинен... пан Опорож.
Избушка Опорожей стояла на болоте около реки, недалеко от моста при
въезде в Станьково. Была она маленькой, низенькой, чуть ли не вросла в
землю. Жена Опорожа, всегда чумазая, с папироской в зубах, вертелась около
дома. Было у них шестеро дочерей, пять умерло, не достигнув совершеннолетия,
осталась одна Аня. Она была моей одноклассницей по станьковской школе.
Опорожи жили замкнуто, в селе почти не бывали, ни с кем не дружили, никто и
к ним не заходил. Сам Опорож все лето пас коров, а зимой служил сторожем в
Дзержинской МТС.