"Борис Костюковский. Жизнь как она есть " - читать интересную книгу автораэтому месту. Подошла и вижу: это Комалов и Дядиченко моют походную кухню,
которую привезли к озеру на себе. Я прошла мимо, не взглянув на них, и стала разговаривать с часовым. Он гнал меня, а я, глядя ему в глаза, кричала, благо он не знал русского: - Мы придем с Ларисой в комендатуру. Запомни, Саша: ты ее муж. А ты, Коля, - мой брат. Мы попробуем вас выпросить миром. Часовой оттолкнул меня, велел Комалову и Дядиченко впрягаться и везти обратно вымытую кухню. Но дело уже было сделано, и мама, узнав, как я ловко провела часового, поразилась: - Ну и ну! Откуда это у тебя? А я и сама не знала откуда: все произошло как-то само собой. Вскоре мы с Ларисой были у коменданта. Она - трусиха, я - сорвиголова, мы славно дополняли друг друга. Плохо помню, что и как говорила Лариса в защиту своего "мужа", но хорошо помню, как я молила, плакала, просила, совала справку, объясняла, как могла, по-немецки, который учила в школе, что брат мой после операции выписался, справку ему выдали, а документы он должен был 23 июня получить у дежурного врача. А тут война. У нас еще есть младший брат, а отца-матери нет. И прочее, и прочее. Комалова отпустили, и мы ушли с ним, а Дядиченко задержали. Но тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. В комендатуру после обеда навеселе вернулся Опорож. Сашу Дядиченко он видел в первый раз, но когда комендант спросил у него, кто это, живет ли он в Станькове и действительно ли женат, тот, пьяный, сказал что-то вроде: "Кажется, из Станькова. Я молодых плохо знаю... Да, вроде бы женат". После этого и мой "брат", и "муж" Ларисы прятались, не попадались на глаза Опорожу. Немного позже, когда у нас уже скрывался политрук Домарев, мама спасла его от угона в Германию, а может быть, и от расстрела, тоже несколько рискованным образом. В тот день оккупанты окружили деревню и всех жителей согнали в большую казарму военного городка. Началась проверка документов. Всех, кому не исполнилось шестнадцати лет, отгоняли в одну сторону, взрослых, у кого документы в порядке, отпускали. Всех без документов - особенно мужчин - сразу в машины и увозили. За столом, к которому все подходили в порядке очереди - Опорож, староста Юран, комендант из Дзержинска. Многие успели спрятаться, в том числе и Дядиченко с Комаловым, а Домарева из-за больной ноги взяли. Мама стоит позади него. У меня все в порядке. Я уже среди тех, кому нет шестнадцати. Домарев, хромая, подошел к столу, мама из-за его спины протягивает свой паспорт и, в упор глядя на Опорожа и Юрана, говорит: - Это мой муж. Он бежал из Бреста, в созетском лагере там сидел. Прошла какая-то доля минуты. Возможно, в голове Опорожа за это время пронеслось многое, и что-то шевельнулось в подлой душе Юрана - не то страх, не то совесть, но на вопрос коменданта, правда ли это, оба они, не говоря ни слова, наклонили головы. Никогда не забуду глаза мамы в этот момент: темные, гневные и угрожающие, они словно гипнотизировали этих двух мерзавцев. У меня захватило дух, ноги подкосились, и я чуть не потеряла сознание. |
|
|