"Борис Костюковский. Жизнь как она есть " - читать интересную книгу автора

этому месту. Подошла и вижу: это Комалов и Дядиченко моют походную кухню,
которую привезли к озеру на себе. Я прошла мимо, не взглянув на них, и стала
разговаривать с часовым. Он гнал меня, а я, глядя ему в глаза, кричала,
благо он не знал русского:
- Мы придем с Ларисой в комендатуру. Запомни, Саша: ты ее муж. А ты,
Коля, - мой брат. Мы попробуем вас выпросить миром.
Часовой оттолкнул меня, велел Комалову и Дядиченко впрягаться и везти
обратно вымытую кухню.
Но дело уже было сделано, и мама, узнав, как я ловко провела часового,
поразилась:
- Ну и ну! Откуда это у тебя?
А я и сама не знала откуда: все произошло как-то само собой.
Вскоре мы с Ларисой были у коменданта. Она - трусиха, я - сорвиголова,
мы славно дополняли друг друга. Плохо помню, что и как говорила Лариса в
защиту своего "мужа", но хорошо помню, как я молила, плакала, просила,
совала справку, объясняла, как могла, по-немецки, который учила в школе, что
брат мой после операции выписался, справку ему выдали, а документы он должен
был 23 июня получить у дежурного врача. А тут война. У нас еще есть младший
брат, а отца-матери нет. И прочее, и прочее.
Комалова отпустили, и мы ушли с ним, а Дядиченко задержали. Но тут, как
говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
В комендатуру после обеда навеселе вернулся Опорож. Сашу Дядиченко он
видел в первый раз, но когда комендант спросил у него, кто это, живет ли он
в Станькове и действительно ли женат, тот, пьяный, сказал что-то вроде:
"Кажется, из Станькова. Я молодых плохо знаю... Да, вроде бы женат".
Комендант решил отпустить Дядиченко.
После этого и мой "брат", и "муж" Ларисы прятались, не попадались на
глаза Опорожу.
Немного позже, когда у нас уже скрывался политрук Домарев, мама спасла
его от угона в Германию, а может быть, и от расстрела, тоже несколько
рискованным образом.
В тот день оккупанты окружили деревню и всех жителей согнали в большую
казарму военного городка. Началась проверка документов. Всех, кому не
исполнилось шестнадцати лет, отгоняли в одну сторону, взрослых, у кого
документы в порядке, отпускали. Всех без документов - особенно мужчин -
сразу в машины и увозили.
За столом, к которому все подходили в порядке очереди - Опорож,
староста Юран, комендант из Дзержинска. Многие успели спрятаться, в том
числе и Дядиченко с Комаловым, а Домарева из-за больной ноги взяли. Мама
стоит позади него. У меня все в порядке. Я уже среди тех, кому нет
шестнадцати. Домарев, хромая, подошел к столу, мама из-за его спины
протягивает свой паспорт и, в упор глядя на Опорожа и Юрана, говорит:
- Это мой муж. Он бежал из Бреста, в созетском лагере там сидел.
Прошла какая-то доля минуты. Возможно, в голове Опорожа за это время
пронеслось многое, и что-то шевельнулось в подлой душе Юрана - не то страх,
не то совесть, но на вопрос коменданта, правда ли это, оба они, не говоря ни
слова, наклонили головы.
Никогда не забуду глаза мамы в этот момент: темные, гневные и
угрожающие, они словно гипнотизировали этих двух мерзавцев.
У меня захватило дух, ноги подкосились, и я чуть не потеряла сознание.