"Джонатан Коу. Пока не выпал дождь" - читать интересную книгу автора

рождением детей. Внутри едва помещались две спальные полки, а значит, для
семейных отпусков прицеп не годился.

Интересно, сколько дней прошло, прежде чем мы с Беатрикс решили
устроить там наше убежище? А может, решение было принято уже в первую
неделю? Говорят, что доли секунды и вечность становятся взаимозаменяемыми,
когда ты находишься во власти какого-нибудь глубокого переживания. Я же,
приехав в "Мызу", чувствовала себя такой одинокой и так тосковала по дому,
что словами и не расскажешь. Горе переполняло меня. Я могла, не таясь,
заплакать в присутствии Айви и Оуэна - за ужином, например, - но ни разу,
насколько мне известно, они не позвонили моим родителям, чтобы рассказать,
как я несчастна. Мои слезы просто игнорировали. И тетя, и дядя, и оба их
сына - словом, все вокруг, не считая поварихи (доброй души) и, разумеется,
Беатрикс. Хотя и она поначалу обращалась со мной жестоко. И все же, когда
она наконец взяла меня под свое крыло, она сделала это из жалости, а не
только потому, что я была слабее и мною можно было легко манипулировать. Не
забывай, в своем одиночестве она тоже нуждалась в друге. Спору нет, иногда
Беатрикс вела себя как законченная эгоистка, и эту черту ее характера я
наблюдала вновь и вновь на протяжении многих лет. Но в то же время она была
способна на любовь. И даже более чем способна: она жаждала любви - так будет
точнее - вечной неутолимой жаждой. Не сомневаюсь, за то время, что мы были
вместе в "Мызе", она сумела полюбить меня. На свой лад.

Ее любовь выражалась главным образом в желании помочь. И первая же
попытка оказать мне помощь свелась к разработке нелепого плана - отчаянного
плана, - который мы твердо вознамерились исполнить. Мы задумали сбежать.

Бильярдно-зеленый газон, расстилавшийся перед домом, рассекала узкая
подъездная дорожка, посыпанная гравием, но машины по ней никогда не ездили.
Да и парадным входом почти никто не пользовался, только мы, дети. Особенно я
и Беатрикс. Посетителей, являвшихся по делу, запускали в дом через черный
ход, находившийся под постоянным наблюдением. За ним наблюдала повариха из
кухни, Айви из своей спальни и дядя Оуэн из своего малюсенького, плохо
освещенного кабинета. Уйти незамеченными через черный ход не представлялось
возможным. Даже в сумерках это было бы рискованно, а бежать мы решили именно
с наступлением сумерек.

В тот день, пока Беатрикс, улучив момент, когда повариха повернется к
ней спиной, запасалась провиантом на кухне, я сидела одна под низким,
причудливо изогнутым потолком спальни и думала в который раз об отце с
матерью, о доме в Бирмингеме, о тамошней простой жизни. Вот отец едет на
работу на велосипеде с противогазом через плечо. Вот мама развешивает
постиранное белье на веревке за домом, всего в нескольких шагах от входа в
бомбоубежище. Я знала, что такие "новшества" были как-то связаны с
опасностью, с той опасностью, от которой меня избавили, доставив сюда, и с
которой родители теперь жили каждый день и каждую минуту. И мне казалось,
что со мной поступили нечестно. Я хотела разделить с ними эту опасность.
Верно, она пугала меня, но куда меньше, чем разлука с отцом и матерью, куда
меньше.
Вечером мы терпеливо дожидались, пока дом не утихнет, - пока Айви с