"Джонатан Коу. Пока не выпал дождь" - читать интересную книгу автора

воздуха. Это был дом покойника. Ничто не изгонит из него въедливый холодок,
сколько бы батарей она ни включила, сколько бойлеров ни разожгла и сколько
обогревателей, вытащенных из запыленных кладовок, ни воткнула бы в сеть.
Пришлось смириться с мыслью, что трудиться она будет, не снимая пальто.
Джилл забрела на кухню и огляделась. Полная раковина остывшей воды для
мытья посуды, на сушке - нож, вилка, одна тарелка, два блюдца и деревянная
ложка. Эти свидетели последних часов Розамонд опечалили Джилл еще сильнее.
На рабочем столе она заметила кофеварку, а рядом с ней приготовленную
заранее, но нераспечатанную пачку колумбийского кофе. Джилл схватила эту
пачку, как утопающий соломинку, вскрыла, щедро заварила себе кофе и - еще не
успев сделать первый глоток - почувствовала, что оживает, когда жидкость в
кофеварке приветливо забулькала и зашипела, а густые ореховые запахи согрели
кухню.
С кружкой в руке Джилл перебралась в гостиную. Здесь было светлее и
просторнее; застекленные двери выходили на симпатичную, но заросшую лужайку,
и кресло Розамонд стояло так, чтобы можно было любоваться видом из окна.
Вокруг кресла, как и предупреждала доктор Мэй, валялись фотоальбомы, новые и
совсем дряхлые. Среди них Джилл обнаружила еще кое-что: к креслу была
прислонена небольшая картина маслом без рамы. Джилл вздрогнула, узнав
портрет маленькой Имоджин, - она наверняка видела его раньше. (Возможно -
хотя полной уверенности не было - в лондонском доме Розамонд, на ее
пятидесятилетии?) На столике перед креслом стоял магнитофон, рядом с ним
лежал небольшой микрофончик. Шнур был заботливо накручен вокруг микрофона
(видимо, доктором Мэй). Четыре кассетные коробки сложены в аккуратную
стопку. Джилл с любопытством разглядывала все это. Вкладыши с перечнем
записей отсутствовали, на самих кассетах тоже ничего не значилось - лишь
цифры от одного до четырех, которые Розамонд, очевидно, вырезала из картона
и приклеила к пластмассовым коробкам. Мало того, одна из коробок оказалась
пустой; точнее, вместо пленки в ней лежал листок писчей бумаги, свернутый
вчетверо, а на нем сверху нацарапано рукой Розамонд:

Джилл... Кассеты для Имоджин. Если не найдешь девочку, послушай их
сама.

Но куда же запропастилась четвертая пленка? Осталась в магнитофоне,
надо полагать. Джилл нажала на кнопку, и устройство выплюнуло кассету -
такую же, какие и первые три. Сунув ее в пустой футляр, Джилл отнесла
коробки на письменный стол, находившийся в углу комнаты. Ей хотелось убрать
эти пленки с глаз долой, и побыстрее, чтобы уберечься от соблазна. На
письменном столе она нашла конверт из плотной бумаги, положила в него
кассеты, решительно, в два приема лизнула клапан, запечатала и написала на
лицевой стороне крупными буквами: ИМОДЖИН.
Затем она подошла к проигрывателю, водруженному на заляпанный,
облупленный шкафчик розового дерева. И снова подтвердились слова доктора
Мэй - на вертушке до сих пор лежала пластинка. Джилл подняла плексигласовую
крышку, осторожно, стараясь не касаться поверхности, сняла пластинку и
посмотрела на этикетку. "Песни Оверни, - прочла она, - аранжировка Джозефа
Кантелуба, исполнение Виктории де лос Анджелес". Оглядевшись, Джилл увидела
оба конверта, внутренний и внешний, на ближайшей полочке. Вложив диск в
конверты, Джилл опустилась на колени, чтобы открыть шкафчик, сообразив, что