"Джонс Коуль(Дмитрий Колосов). Крысиный Волк" - читать интересную книгу автора

известный больше как Космический Негодяй, не из тех парней, что позволяют себя
вот так запросто пристрелить. Если ему даже и суждено было умереть, то очень
хочется верить, что перед смертью он прикончил парочку подонков, ох, извините,
хранителей. Нет, право, они милейшие ребята, я всегда говорю им об этом, когда
представляется возможность. Остается только сожалеть, что она представляется
слишком редко.
Я долго думал после визита доктора, соврал он или нет, а потом сказал
себе: какая разница! Какое мне дело до того, как умер Тан О'Брайен, человек, с
которым не стоило встречаться, пока он был на свободе, главное - из тюрьмы Сонг
невозможно убежать. Можно сколь угодно размышлять о побеге, но воплотить
замыслы в реальность - черта с два. Тюрьма Сонг держала своих постояльцев
мертвой хваткой.
Сам не заметил, как присвистнул. В тот же миг зрачок в двери стал ярче.
Сердце тут же затрепыхалось, забилось от тревоги. Если тебя поймают на
нарушении правил, пеняй на себя. Оставят без прогулки, без дополнительного
блюда в субботу и без сферосеанса в День благодарения. В крайнем случае просто
намнут бока. Шуметь не дозволялось. Это было, пожалуй, наиболее тяжелым
испытанием. Правда, подобные правила действовали лишь в отношении одиночников,
которых в Сонге насчитывалось совсем немного. Прочие могли всласть говорить и
даже петь... Я очень любил петь, пока гулял на свободе. Да, кстати, тот же Ллей
сказал, что премиленькое название нашего заведения на одном из древних языков,
на которых чирикали люди до появления универсала, означает что-то вроде песни.
Хороша песня! Вся серого цвета...
Как ноет спина... Еще бы! Я лежал не двигаясь целую уйму времени. Правила
поведения предписывали двигаться как можно меньше. Эти подонки так заботятся о
моем здоровье, что постараются загнать меня в гроб с помощью гиподинамии. И
ничего не поделаешь. В пенале десять на три - я, естественно, имею в виду футы
- не очень-то разгуляешься. Правда, я ухитряюсь трижды в день делать жалкое
подобие разминки, но кто бы знал, каких ухищрений и неприятностей это стоит.
Особенно поначалу, а потом хранители смирились с моей прытью и, подозреваю,
даже зауважали меня.
Для начала следует облегчиться. Поднимаюсь и со вкусом отливаю. Струя бьет
в писсуар с грохотом маленького водопада, вызывая приятное чувство реванша за
тот невольный испуг, что я испытал, когда зрачок сканера вспыхнул на мой
нечаянный свист. Тут он бессилен. Естественный процесс ненаказуем, его не
подведешь ни под какое нарушение.
Теперь можно подвигаться. Я направляюсь к двери, дойдя до нее, поворачиваю
и дефилирую в обратном направлении. Эту операцию я проделываю, верно, раз
пятьдесят, пока не запыхиваюсь. Тогда я ложусь на пол и начинаю отжиматься.
После тринадцатого раза руки подгибаются и нос осуществляет смачную стыковку с
полом. Стыковка жесткая, но в меру, случалось и хуже. Тринадцать - это совсем
неплохо. В предыдущий раз меня хватило лишь на одиннадцать, а перед этим и того
меньше - на десять. Хотя, надо с огорчением признать, когда я вселился в эту
убогую квартирку, я мог отжаться по крайней мере раз восемьдесят. Это слегка
огорчает меня, но я рад, что могу рассчитывать хотя бы на тринадцать. Могло
быть и хуже.
Едва подумав об этом, я ощущаю, что мои губы расползаются в невольной
улыбке. Философия идиота, стоящего у плахи и уверяющего себя, что могло быть и
хуже.
А ну-ка, еще один заход!