"Дидье ван Ковелер. Запредельная жизнь " - читать интересную книгу автораневидящий взгляд.
Как я теперь жалею, что уделял так мало внимания этому совсем не похожему на меня мальчугану. Помню, как-то раз я упрекнул Фабьену в том, что она поддерживает в Люсьене его дурацкую серьезность, она же ответила, что он такой из-за меня: я не даю ему возможности быть ребенком, потому что ребячусь сам и занимаю детскую нишу в семье. Если бы я добросовестно исполнял роль отца, а не дурачился почем зря, как младенец-переросток, то и Люсьен был бы нормальным восьмилетним ребенком, а не таким маленьким старичком, как сейчас, который каждый день прилежно ходит в школу и учится на "отлично", по средам хозяйничает в магазине, а все свободное время проводит перед видаком с приставкой, не мешая мне резвиться и не покушаясь на мою территорию. В прошлом году перед Рождеством он убрал свою комнату в предвидении "Макинтоша", который он попросил у Деда Мороза. Чтобы освободить место, он вытащил в коридор свои плюшевые игрушки и положил их на мешки со старой одеждой - Фабьена собиралась отдать ее бездомным, - а все мини-машинки, какие я подарил ему за восемь лет, расставил на моих книжных полках. Я чуть не прослезился, когда увидел рядом со своей коллекцией паровозиков эти "динки-тойз" и "солидо", говорившие мне о его детстве больше, чем фотографии. Фабьена была права. И вот сейчас Люсьен похоронит здоровенного придурка, которого из приличия звал папой. Протокольная скорбь скоро пройдет, и Люсьен сможет скроить в памяти мой образ по собственному вкусу. Мне вдруг отчетливо вспомнилось, как иногда за столом он ни с того ни с сего самым нейтральным тоном сообщал: "У Алена Нолара развелись родители" или "У Амели Ревийон умер отец". Не скажу, чтобы в глазах его была заметна зависть, стал лучше учиться, с тех пор как у него появилось две комнаты", "Амели хоть освободили от физкультуры"), наводили на мысль, что эти примеры его прельщали. Теперь я понимаю, что принимал за отцовские чувства чистейшей воды эгоизм. Сквозь сеть накладывающихся друг на друга монотонных импульсов - молитвы Одили, александрийские строчки Альфонса, вздохи Брижит, вязание мадемуазель Туссен - я кое-как прорвался в грохочущий Луна-парк, куда водил Люсьена в конце каждого семестра. В награду за отличные успехи. Это была наша, как я говорил, "мужская прогулка". Я совершенно искренне хотел разделить с ним, увидеть, в его глазах и снова пережить восторг от катания на карусели - мне в его возрасте дарила это удовольствие сестра. Люсьен вяло тащился, держа свою длинную леденцовую палку в опущенной руке как поводок, с которого спустили собаку, равнодушно проходил мимо тира, зевал в "доме с привидениями"; раздраженно заводил глаза, когда на "авторалли" в его машинку врезались другие такие же с хохочущими ребятишками за рулем; уныло разглядывал с "американских горок" крыши домов, в то время как его соседи, упиваясь страхом, визжали на виражах. Возвращались мы, когда уже темнело, я - сияющий, он - с чувством выполненного долга. Фабьена спрашивала Люсьена: "Ну что, он хорошо поразвлекся?" - и тот отвечал: "Да". Эпизоды с аттракционами следуют друг за другом вполне упорядоченно, не то что первые обрывки воспоминаний, когда меня швыряло из сада с улиткой в море с байдаркой. Люсьен постоянно присутствует в каждом, и его присутствие ощущается сильнее моего - наши прогулки наедине, без Фабьены, видятся мне |
|
|