"Василий Павлович Козаченко. Яринка Калиновская (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

тогда чем-то похожим на то, как если бы ей кто-то неожиданно выстрелил в
грудь или в лицо или что-то там в груди или в голове само оглушительно
взорвалось...
Яринка с ужасом вскрикнула, пораженная отчаянием внезапной утраты, не
видя ничего перед собой, кроме того белого гроба, что вдруг заколыхался и
поплыл перед ее глазами, бросилась вслепую и упала лицом прямо на те
затвердевшие, навечно скрестившиеся руки...
Потом она так и сидела, застыв у гроба на скамье, в ногах у матери. Не
плакала: слез не было. Только чувствовала себя так, будто это и не она.
Вся окаменелая, застывшая, сжавшись в ледяной комочек, ничего, кроме
холодного отчаяния в груди, не чувствуя.
В хате было уже темно, хотя все видно было четко, рельефно. За окном
над верхушками черноклена в чистом небе низко плыл полный, большой, будто
стеклянный, шар луны. Вытянутая, перекрещенная черной рамой тень окна
лежала на глиняном полу. А из леса, из-за сплошной стены черноклена,
змеилась на подворье, заливая колодец и корыто-долблянку возле него,
широкая полоса осеннего тумана.
Темнело, как чужое, немое, неузнаваемое лицо матери, каким ранее Яринка
никогда его не видела. И наплывали такие минуты, когда ей вдруг начинало
казаться, что все это только страшный сон... Однако она знала твердо и
ясно: нет, это не сон. И ничего-ничего поправить уже нельзя. И оттого
такое нестерпимо острое, беспредельное отчаяние словно оглушило ее.
"Мамуся!.. Как же это!.. Не может этого быть! Не хочу!" - протестовало, не
хотело покориться и поверить случившемуся все ее существо. И в то же время
она испытывала такое острое отчаяние, пронизывающее каждую клеточку ее
тела, ощущение того, что с этим уже все и навсегда кончилось в ее жизни...
Все, все!.. Больше ничего не будет и не может быть... Ничего больше не
будет. И ничего ей больше уже не надо. Что она без мамуси? Зачем?! Нет,
ничегошеньки ей больше не надо, ничего не хочется и ничего никогда в жизни
не захочется. И жить не хочется! Зачем и как ей дальше жить?! Для кого? И
почему это нельзя умереть вместе с мамусей сразу, вот здесь? Чтобы ничего
этого больше не видеть... Как же она жаждала тогда лишь одного -
умереть!.. Чтоб мамуся не бросала ее одну на свете, а взяла с собой.
Только этого, только одного этого хотела тогда она. Ей даже казалось, что
она уже умерла.
Видела и себя в белом гробу, что так пахнет сосновой стружкой и сухими
васильками. Видела свое застывшее, потемневшее лицо, и от этого ей было
совсем, ну совсем не страшно... Страшно, до безумия страшно было остаться
вот так внезапно без мамы и уже больше никогданикогда не увидеть ее, не
услышать ее голоса... "Нет, не смогу, не буду я так! Не выдержу... Ничего
мне теперь не мило! Мне надо, просто я должна умереть, так мне будет
лучше..."
Отец у Яринки был человеком молчаливым. Высокий, круглолицый, с серыми
кроткими глазами, пшеничными, подстриженными ежиком усами и всегда - летом
и зимой - с загорелым до медного цвета, обветренным лицом. Слушает, когда
ему что-нибудь рассказывают, молча, а надо - ответит одним словом. Да еще
усмехнется - то широко и как-то по-детски, то немного смущенно... Всегда
какой-то сосредоточенный, все как будто думает о чем-то своем. И снова
неожиданно возьмет и улыбнется, просто так, никому, наверное, каким-то
своим мыслям.