"Азамат Козаев. Ничей (главы из романа)" - читать интересную книгу автора

а встав, зашатался. Словно полсебя отдал тому парню белобрысому, и
ведь даже имени его не вызнал. Тяжко начинается день. Еще темно, еще
и солнце не поднялось, а уж ноги не держат. Безрод, осторожно сходя
по ступеням, спустился вниз, вышел во двор. Только-только начало
рдеть серое небо, город еще кутался в теплую ночную тишину, даже
собака лишний раз не сбрехнет. Еще плыть - переплыть, еще драться -
передраться, еще кровушки лить - перелить, пока та цель на глаза
явится, пока дело в руки дастся. И ведь перевернул тот вещий сон всю
жизнь сверху донизу, перетряхнул, будто замерло сердце, а кто-то
вновь подтолкнул. Безрод никогда не смотрел внутрь себя, кому хочешь
в душу глянет, а к себе - нет. Страшно. Пусто. Холодно. Мрачно. Нет
там никого иного, не теплится огонь, былое - во мраке, далеко - в
тумане, бродит там один неприкаянный, ликом страшен, равнодушен к
жизни, беспечен к смерти, лишний раз не улыбнется, словом добрым не
согреет, жизни берет сколько дается а за лишний шмат и руки не
протянет. Куда идет - сам не знал, откуда - и то неведомо, дорожит ли
чем - а ничем. Девки стороной обходили, и не стар и не урод ведь, а
все обходили. Одна толечко и пошла, да сгинула вскорости. Пугаются
чего-то. Так и проходил одинцом, пока всю дружину не схоронил. Был
сирота, а стал? И не скажешь словами-то, нет таких слов какими сироту
еще раз осиротишь. Никогда не всходило солнце в душе, вот и не
заглядывал туда, и куда бредет не смотрел, все одно туман, да и все
равно было. А когда под вороньем леживал, а полуночники по трупам
ходили, сил просто не осталось, вот и прикрыл глаза на миг. Только на
миг, потому как, подойдут когда приканчивать, нужно смотреть во все
глаза, одного с собой уж всяко забрал бы. А как закрыл глаза, так и
явился на очи тот старик, бородища во всю грудь, рубаха простая
полощется на полуночном ветрище, не шита узорочьем цветным, впрямь
как у него самого, глаза светлые, лучистые, смотрят и аж холод
пробирает. Присел рядом, взял землю в руки, поднес к лицу, потянул
носом, улыбнулся, говорит:
- Родит земля. Живет, дышит, ворочается.
Кровью напоена, плотью напитана, вот и родит. И хоть высуши, хоть
пожги, тщиться будет а родит. А ты? Уйдешь в землю иль в огонь, всех
посечешь, всех превозможешь, а одного не превозможешь - себя. После
себя жить не останешься, победную чару к устам не поднесешь, победу
не вславишь, не попомнит никто добрым словом, никто не поделиться
теплом, так и проходишь свой век в темноте да тумане. Что жизнь не в
радость а смерть не в тягость, знаю. Тяжко тебе, не горит в твоей
душе огонь, не запалили, холодно. Так и несешь ее темную да мрачную и
некому возжечь. Все знаю. Знаю что помереть не боишься и даже мне
твой конец неведом. Темно в душе у тебя а лишний раз даже я не полезу
вызнать. Жутко. Для чего в сечу ходишь? Для чего живым выходишь, для
чего нож сжимаешь, полуночника ждешь? Для чего? Для чего конец
оттягиваешь? Иль не успел чего? Ведь все едино помирать, так чего
тянешь? Для чего ревешь в сече, как дикий зверь, рубишь лишь бы
уцелеть? Для чего тебе целеть? Для кого себя бережешь, или не доделал
чего в жизни? Для чего?..
Вроде на краткий миг глаза закрыл, а как
открыл, уже удалялись полуночники. Стороною прошли, не утрудились