"Михаил Эммануилович Козаков. Мещанин Адамейко " - читать интересную книгу автораговорится, придерживаюсь.
- А я все же думаю, что себя самого никто в свой карман не спрячет! - убежденно и с горячностью возразил Ардальон Порфирьевич. - Обязательно личность вылезет, вы это знайте... Карман этот самый прорвется, - и покатится человек то ли копеечкой и гривенничком, или полтинником: смотрите, мол, какой я есть, какая мне цена на этом свете! Так вот и покатится на панельку - глядите вот все, подберите и приспособьте, куда следует, людские копеечки. - Умно, да ехидно говоришь! - перешел вдруг на "ты" внимательно слушавший Сухов. - Понимаю! Ты и мне уж свою цену поставил, когда повел сюда с панели?! Так и прикинул в уме: "Целковый на самого да копеек двадцать на его детишек..." Другой человека покупает на убийство, или девку - для удовольствия, а ты для того, чтобы странности свои да ум показать! Ловец особенный!... Да только врешь ты, потому что человек я рабочий!... - злобно и раздражительно ударил он по столу. - Этому не бывать! Галка и Павлик испуганно вздрогнули и, часто моргая ресницами, следили за отцом. Вздрогнул и Ардальон Порфирьевич. Он настороженно смотрел, как поврежденный глаз Сухова напряженно метался под нависшей угрюмой бровью, как будто пытаясь сбросить мешавшее ему, прилипшее жел-теньким кусочком бельмо. И - странное чувство! - Ардальон Порфирьевич старался теперь смотреть только на это бельмо, словно оно - слабостью своей и ненужностью для Сухова - защищало невольно его, Адамейко, от следившего за ним озлобленным взглядом собеседника. На короткое мгновенье Сухов замолчал, и Ардальон Порфирьевич сообразил, что лучше ему не начинать первым разговора, потому что возражение сейчас или всего хотел теперь Ардальон Порфирьевич. Он выдержал паузу. - Нет, этому не бывать, - вдруг как-то устало и тихо сказал Сухов. - Должно притти изменение, это факт! - понятно уже добавил он. - Четвертый стакан уже пью, спасибо тебе, Ар-даль-он Порфирьевич... Хороший ты человек, ей-богу! Он тихо и добродушно засмеялся, и красивый темно-карий его глаз его стал мягким и лучистым. - Павлик, тютелька ты мой милый, окреп, что ли, от чая? Галка, подлей ему из стакана... Стебелечки, а?... Дети! - с отцовской заботливостью кивнул на них Сухов, - У тебя, Ардальон Порфирьевич, тоже потомство?... Адамейко отрицательно кивнул головой. - К чему это вы два раза сказали: "Этому не бывать"? Какой в том смысл?... - решился он опять заговорить. Сухов отодвинул от себя стакан, звонко и коротко ударившийся о пустую бутылку. - Точка! - сказал он, чуть хмурясь, и слово было сухо и коротко, как звук стекла, - и слово слилось с ним. - Точка, дорогой гражданин!... Никаких мне больше вопросов! Ни-ни... Опутал ты меня ими за полчаса, как колючей проволокой... "Что, да почему, да как?!" Может, ты следователь? Так я все равно тебя теперь не боюсь... хо-хо-хо-о! Этому не бывать... не боюсь!... - раскалывался, как орех, его уже охмелевший заметно, рокочущий басок. "Странно... Он словно чего-то боится", - мелькнуло у Ардальона Порфирьевича. - Нет, я знаю, - ты штатский человек, только странный какой-то, |
|
|