"Михаил Эммануилович Козаков. Мещанин Адамейко " - читать интересную книгу автораей-богу! - продолжал Сухов. - Я только прошу тебя, дорогой гражданин, не
заставляй меня разгадывать твои вопросы... Слышь? И говори... для меня понятней, а? Давай так - для дружбы! Подошел ты, брат, ко мне на панели и сразу фамилию свою! К чему... сразу? А потом про слово какое-то... а? Про какое ты слово? Порох, говоришь, слово... Сам ты, мол, Федор Сухов, слова этого не понимаешь, - а слова-то самого не говоришь! В пивной деньги платишь, а сам стаканом брезгуешь... Что? Вру я? Ну, скажи, дружок? Все загадки, все загадки ставишь... Занятный ты... Занимательный ты человек! Он дружелюбно уже рассмеялся; улыбнулся широко и Ардальон Порфирьевич. Улыбнулся, потому что в словах Сухова почувствовал какую-то похвалу себе - неожиданную и доверчивую. "А все- таки он чего-то боится... -опять подумал он, глядя на Сухова. - Чего только?..." - Ну, что скажешь? - продолжал улыбаться Сухов. - Говори, а то стакан мне осталось и - баста! Тютелька-то мой, Павлик, гляди, совсем носом клюет. Шибздик ты мой, потерпи маленько! Кормитель мой... ах! - криво и жалобно усмехнулся он. - Ну, что ж скажешь?... - опять повернул он голову в сторону Адамейко. - Ничего не скажу... сейчас ничего не скажу, - задумчиво ответил Ардальон Порфирьевич. - Пей, - неожиданно для самого себя обратился он на "ты" к Сухову, - пей, да будем расплачиваться. "Что- то у него на уме есть особенное, прячет что-то... Узнаю... непременно узнаю!" -не покидала его уже запавшая вдруг мысль. И Ардальон Порфирьевич отвел свой взор от Сухова и с деланным любопытством начал оглядывать пивную. присутствующих своих знакомых. Он сильно наклонился вперед, голова его часто вздрагивала от подпрыгивающей к горлу икоты, а щипчики длинных и острых ногтей тоже вздрагивали и опускались вниз, соскользнув с захваченного ими коротенького волоска бородки. Но он опять схватывал его прижатыми друг к другу ногтями, - и казалось, что хочет Сухов мелкой и осторожной хваткой выдернуть занозу-волос... В пивной было много народа; низенький подвальчик со сводчатым потолком был грузно забит людьми, принесшими сюда сырой и острый запах ночной улицы и нечесаного простонародья. Оно было бестолково-шумливым, неповоротливо-отяжелевшим, - словно оплыл низенький подвальчик клейким месивом людских спин и грудей. Стены пивной взмокли от тяжелого кислого выдыха людей и густо покрылись водянистыми нарывчиками пота, как и воспаленные лица сидящих за столиками. Были сосредоточенно-деловиты лица хозяев за стойкой, нервны руки и коротко-быстра походка официантов, и тиха была уставшая сонная муха на колпаке из марли, прикрывшем щербатое блюдо и на нем - бутерброды и воблу... - Пойдем - притронулся к плечу Сухова Ардальон Порфирьевич, расплачиваясь с официантом. Он первый встал. Встал и Сухов. - Айда, кормильцы, домой!... Вашу мать все равно и сегодня не пересидим... - глухо и непонятно обратился он к детям. - Спасибо, Ардальон... Друг ты мне, ей-богу... Ишь, тютелька-то мой, Павлик, совсем желтым стал от здешнего воздуха... Пяток ему всего миновал... кормильцу, - криво и жалостливо улыбнулся он Ардальону Порфирьевичу. |
|
|