"Михаил Эммануилович Козаков. Мещанин Адамейко " - читать интересную книгу автора

Сухов взял за руки обоих детей и, слегка пошатываясь, стал пробираться
с ними к выходу. У самых дверей, на верхней ступеньке, он поднял кверху
лишайчатую бархатку своего пиджака, плотно нахлобучил картуз и, открывая
дверь, пропустил вперед ребятишек. Адамейко шел сзади него.
Дождя уже не было. Таяли уже и облака, - синее небо открыло свои
серебристо-желтые далекие родинки - ползкие августовские звезды... Шла
теплынь, и мягкий, как пух, ветер...
Путь к перекрестку шли молча. Вдруг посредине дороги, у фонаря,
маленький Павлик приостановился, зашатался и судорожно сжал руку отца. Если
бы не эта рука, он, вероятно, упал бы на землю: он застонал, маленькая
круглая фигурка болезненно скорчилась.
- Чего ты?... пробормотал испуганно Сухов.
Мальчику было дурно, его одолела неожиданно рвота.
- Голову ему держи!... - вскрикнул озабоченно Ардальон Порфирьевич. -
Голову нужно... ему легче будет!...
Галка растерянно заплакала. Сухов быстро наклонился над больным
ребенком.
Через минуту мальчик оправился и только тихо и жалобно стонал,
прислонясь своей фигуркой к ногам отца.
- Ишь, малец, чужими харчами хвастаешь! - угрюмо усмехнулся вдруг
Сухов, глядя на землю. - Твоими, сегодняшними, Ардальон Порфирьевич!...
- Голова у него от плохого воздуха там не выдержала... Возьми его на
руки... - посоветовал Адамейко.
Сухов поднял мальчика.
- Ласковый ты, ей-богу... - сказал он, протягивая на прощанье руку
Ардальону Порфирьевичу. - А я было подумал про тебя раньше... Ну, прощай,
товарищ... Заходи, коли охота будет. На Обводном я...
И он назвал свой адрес.
- Приду... обязательно приду, - сказал Адамейко. - И скоро даже...
Он попрощался и завернул за угол.
...Через день он снова увидел Федора Сухова - и тоже при не совсем
обычных обстоятельствах.

ГЛАВА III

Ардальон Порфирьевич соврал Сухову, сказав, что жена называет его иной
раз ласковыми словами: "Медальон", "Медальончик".
"Медальончик" - такого слова Адамейко ни разу не слыхал по своему
адресу из уст своей жены Елизаветы Григорьевны. Что же касается первого -
"Медальон", то иной раз Елизавета Григорьевна и впрямь обращалась так к
своему мужу, но и тогда слово это не заключало в себе ни особенной ласки, ни
даже заботливости или внимания. Наоборот, это слово - так, как оно
произносилось женой Ардальона Порфирьевича, - открыто выражало недовольство,
раздражение и даже некоторую враждебность, которую в тот момент, очевидно,
Елизавета Григорьевна питала к своему мужу. В таких случаях слово "Медальон"
теряло свою ласковую и интимную звучность и значение и должно было скорее
означать "вериги", которыми судьба наделила вот Елизавету Григорьевну
Адамейко...
Такое раздражительное подчас отношение этой женщины к Ардальону
Порфирьевичу могло, очевидно, вызываться двумя обстоятельствами, известными