"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу автора

храма Христова - никому! Еще крепка в памяти была тяжелая дубовая рама,
обрамлявшая упрямый совиный лик бабки Анфисы, незримо присутствовавшей все
годы в сохранившей свои устои сыроколотовской семье.
Еще не утеряла Нюточка своей трепетной веры в православный Христов
храм, в купель и аналой, в святцы и канон всея Руси - прирученной церковью,
от скопного страху - благоверующей, богонепокидающей. И сильна еще стоустая,
стоязыкая молва дыровского люда, клеймящего позором непокорных церковных
отступников...
И в ночи, тягучие и душные, мечтала только о любви - замужестве.
И вдруг свершилось: пришли и любовь и замужество. Но вместе с ними
пришла для Нюточки Сыроколотовой и гибель. А когда нашли Нюточку мертвой,
сразу и не догадались о подлинной причине ее смерти.

Однако в силу своей обычной привычки, повествователь успел уже -
упоминанием о Нюточкиной смерти - огорчить внимательного читателя, может
быть, даже уменьшить интерес его к этому повествованию, и сознание этого
вынуждает нас продолжать его в дальнейшем последовательно, не раскрывая
раньше времени значения и роли каждого из упомянутых здесь лиц, которые,
каждое по-своему, в той или другой мере - сознательно или бессознательно -
способствовали Нюточкиной гибели.
Но есть еще одна причина, требующая сейчас же со стороны повествователя
оговорки: оговорка эта вызвана желанием сообщить читателю, что одно из
упоминавшихся уже здесь лиц никак не повлияло, однако, на судьбу Нюточки
Сыроколотовой, ничем не повинно перед ней и введено в это повествование
самостоятельным "героем". Это лицо - Юзя.
Таким же "самостоятельным героем" этой повести может быть, наконец, и
сам город, почем повествователь в дальнейшем позволит себе говорить о нем и
его горожанах подробней - в искреннем предположении, что тем самым исправит
до некоторой степени ошибку тех, кто до сих пор или совсем не замечал его
(как, например, старые географы), или видел это в уже самые последние годы,
когда заштатный Дыровск начал помаленьку преображаться по прообразу
знаменитых и великих русских городов.
Вот то краткое и вынужденное "предисловие", которое (да простит нас
читатель!) из-за рассеянности повествователя и по ряду других причин не
появилось в начале этой повести.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Туберкулезный Юзя и жизнелюб Вертигалов

После описанной нами встречи Юзя не приходил более к сыроколотовскому
крыльцу. Вначале потому, что пришлось вечерами, после службы в больничной
канцелярии, долгими, тоскливыми часами сидеть подле расхворавшейся
туберкулезной матери-старушки, а позже - уже потому, что ему, как и всему
городу, стало вдруг известно, что дочь Сидора Африкановича Сыроколотова
добровольно покидает службу и выходит вскоре замуж.
- Та-ак... вот что-о!... - сказал он только, выслушав воскресным утром
сообщение соседки, пришедшей навестить его мать. - Вот что-о... вот что, -
повторял он несколько раз и почувствовал в тот момент, как душно вдруг стало
горлу и тяжело - хилым, судорожно вздрогнувшим ногам.
Инстинктивно захотелось опуститься на стул, на кровать, но чувствовал,
что от этого еще больше ослабнет, что и соседка и мать могут случайно