"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу автора

заметить его волнение, - и Юзя тихонько сказав матери, что идет в
библиотеку, вышел на улицу.
За все время его встреч с Нюточкой, да и теперь - ему ни разу не
приходила в голову мысль, что он любит или может полюбить ее - полюбить
как-то по особенному, как не смог бы, казалось, любить кого-нибудь другого.
Этого чувства к ней у него никогда не было, но к ней, Нюточке, как и ко всем
другим девушкам, женщинам, - было другое, о чем тайно сам себе сознавался,
что вместе с тяжелой болезнью сверлило и подтачивало всего его, Юзю.
Двадцать четыре года Юзе, а не дано было жизнью любви: женщины не было
в жизни.
И к кому не приходила в жизни женщина - будь то отрок или зрелый муж -
тому дни будут терпким выжженным вереском, кровь станет горька, как скисшая
брага, у того тело вязче сырого ила, а мысли - только об одном, непознанном:
о женщине.
Им, не познавшим ее, женщина станет в мыслях только нагой плотью, и,
чтоб узнать ее, они готовы будут сломать высохший вереск своих дней - забыв
страх смерти... Так было и с Юзей.
Он не знал любви ни к одной, но каждую желала тайно его томящаяся
мысль. Каждую! Ибо ни одна не открыла ему, Юзе, донья заключенной в ней
радости.
Он знал еще: сгустками, сукровицами уходит из его тела горькая окислая
кровь, ранняя немощь входит в его молодое подгнивающее тело, - а любит
женщина, ищет женщина крепкую мужскую сыть, и люб ей удальный горячий оклик.
Оттого знал, что никто его не полюбит, оттого и сам не поверил бы в
свою любовь. И если - влекомый зовом своего перегорающего тела - он и
прильнул им первый раз в жизни к такому же тоскующему девичьему, то и тогда
и позднее уже никак не ошибался в подлинном характере своего чувства: он не
любил Нюточку так, как хотел бы он любить девушку, будучи здоровым.
Эта мысль, пока он медленно шел по городу, неожиданно успокоила его, и
Юзя почувствовал, что лучше всего сохранит свою дружбу с девушкой, если
подольше теперь не будет ее видеть.
Эта же мысль породила другую - осторожную и кроткую: о гибельности для
него - больного, туберкулезного Юзи - всякого волнения. И он старался уже
забыть поразившее его сообщение не в меру словоохотливой соседки...
Но все же оставался какой-то осадок слегка беспокойного, неприятного
чувства, и одиночество могло только способствовать его настроению: Юзя
остановился посреди дороги, словно вспомнил о чем-то неожиданно, и круто
повернул обратно.
Через несколько минут он был у дома, на дверях которого была аккуратно
прибита жестяная дощечка: "А.П. Вертигалов". Юзя вытер с лица пот, снял
фуражку и шагнул через порог - в квартиру своего приятеля.
Здесь нашему читателю предстоит новое знакомство с человеком, о котором
можно говорить в повести, как о лице лишь эпизодическом и мало связанном с
ее фабулой, но лицо это, однако, никак не может быть упущено
повествователем, для которого, как и для Юзи, образ Александра Петровича
Вертигалова по-своему трогателен, приятен, хотя в некотором отношении, может
быть, и чужд.
Если же добавить к этому, что действующие лица этой повести никак не
связаны с той частью молодого Дыровска, которая одна могла бы порадовать наш
глаз современника, если эти упомянутые лица могли повергнуть нас только в