"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу авторазло Полтора-Героя , - все вдруг успокоились и утихли. Только и слышно было
кругом: "Господи, прости! Убил, кажись..." - "Хоть бы за что - а то... за яблоки!" А кто-то старался самого себя успокоить: "Вот так, понимаете, сволочь разная в грех вводит!..." Вместе со всеми я подошел к тротуару посмотреть на долговязого паренька. Он лежал на боку, скрючась - словно примостился здесь уснуть. На грязный, засаленный ворот из уха текла кровь. Да-а... знакомая картина для того, кто был на войне. И кровь была не обычного цвета, не чистая: она была перемешана с чем-то серым, мокрой слипшейся жижей... И кто-то жалобно простонал: "Господи, прости! Невже мозгами исходит?" А другой кто-то резонно отвечал: "Вышибло. Как не вышибить - пуля!" - "А у человека хрящ слабый был..." - "От голода, надо полагать, - давал ответ тот же голос резонера. -Известно - голод: кишка кишке фигу показывала!" Украденное яблочко тут же, у ограды, лежало: оно было надгрызано, и на нем остался след от жадных, голодных зубов. И сама-то жадность, так сказать, тут же осталась: на яблоко брызнули какой-то жирной серой кляксой неловкие парнишкины мозги. И опять я увидел милиционера. У него был начальственный вид, он яростно разгонял столпившихся людей и беспрестанно вытирал рукавом пот со своего побагровевшего лица. - Р-расходись, граждане! Которые для протокола нужны, выходь в очередь!... - Вот вам и бытовая "притча", Александр Петрович! - закончил свой рассказ Полтора-Героя , слезая с перил и протягивая руку к своей фуражке, лежавшей на выступе подоконника. - Народ наш - темный, волчий, и всегда над антимонию всякую, как вам того хочется... Верить в этот народ, так? Голос его звучал зло, презрительно, лицо Стародубского исказила на минуту резкая гримаса ожесточения, и он с какой-то особой, непонятной запальчивостью добавил: - Вы вот все твердите - "Россия, Россия"... Дались вам эти обольстительные шесть букв! А я вам скажу: нет никакой России теперь! Нет, черт побери!... Нет, потому что... Но тут он вдруг замолчал, словно вспомнил о чем-то, а потом вновь заговорил, но уже спокойно, улыбаясь: - Ну, бросим! Бесцельны эти разговоры, Александр Петрович, и вообще не вольны мы с вами принимать какие-либо решения. Займемся каждый самим собой - так лучше будет. Честь имею откланяться! - по-военному козырнул он и, бросив внимательный взгляд в сторону приподнявшегося Юзи, направился к выходу. - До свидания, Платон Сергеич, до свидания, - провожал его Вертигалов. - Эх, дезертируете, уклоняетесь "от последнего, решительного" боя со мной! Ладно, я вас еще положу на обе лопатки... И, как только военрук ушел, Александр Петрович громко и как-то по особенному надрывно послал ему вдогонку отборную русскую ругань. - Слыхали? Видали? - горячился он, напирая на Юзю своим широким тяжелым животом. - Как будто бы я - я, Вертигалов! - не знал до него, что в России много темноты и жестокости, а? Подумаешь - откровение! На! На! - неприлично жестикулировал он, стараясь быть как можно грубей в прикосновениях к своему животу и смежной части туловища. - Дыровское яблочко... - в раздумье, словно отвечая собственным мыслям |
|
|