"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу автора

зло Полтора-Героя , - все вдруг успокоились и утихли. Только и слышно было
кругом: "Господи, прости! Убил, кажись..." - "Хоть бы за что - а то... за
яблоки!" А кто-то старался самого себя успокоить: "Вот так, понимаете,
сволочь разная в грех вводит!..."
Вместе со всеми я подошел к тротуару посмотреть на долговязого
паренька. Он лежал на боку, скрючась - словно примостился здесь уснуть. На
грязный, засаленный ворот из уха текла кровь. Да-а... знакомая картина для
того, кто был на войне. И кровь была не обычного цвета, не чистая: она была
перемешана с чем-то серым, мокрой слипшейся жижей... И кто-то жалобно
простонал: "Господи, прости! Невже мозгами исходит?" А другой кто-то резонно
отвечал: "Вышибло. Как не вышибить - пуля!" - "А у человека хрящ слабый
был..." - "От голода, надо полагать, - давал ответ тот же голос
резонера. -Известно - голод: кишка кишке фигу показывала!"
Украденное яблочко тут же, у ограды, лежало: оно было надгрызано, и на
нем остался след от жадных, голодных зубов. И сама-то жадность, так сказать,
тут же осталась: на яблоко брызнули какой-то жирной серой кляксой неловкие
парнишкины мозги.
И опять я увидел милиционера. У него был начальственный вид, он яростно
разгонял столпившихся людей и беспрестанно вытирал рукавом пот со своего
побагровевшего лица.
- Р-расходись, граждане! Которые для протокола нужны, выходь в
очередь!...
- Вот вам и бытовая "притча", Александр Петрович! - закончил свой
рассказ Полтора-Героя , слезая с перил и протягивая руку к своей фуражке,
лежавшей на выступе подоконника. - Народ наш - темный, волчий, и всегда над
ним надо держать увесистую палку, а не разводить с ним демократическую
антимонию всякую, как вам того хочется... Верить в этот народ, так?
Голос его звучал зло, презрительно, лицо Стародубского исказила на
минуту резкая гримаса ожесточения, и он с какой-то особой, непонятной
запальчивостью добавил:
- Вы вот все твердите - "Россия, Россия"... Дались вам эти
обольстительные шесть букв! А я вам скажу: нет никакой России теперь! Нет,
черт побери!... Нет, потому что...
Но тут он вдруг замолчал, словно вспомнил о чем-то, а потом вновь
заговорил, но уже спокойно, улыбаясь:
- Ну, бросим! Бесцельны эти разговоры, Александр Петрович, и вообще не
вольны мы с вами принимать какие-либо решения. Займемся каждый самим собой -
так лучше будет. Честь имею откланяться! - по-военному козырнул он и, бросив
внимательный взгляд в сторону приподнявшегося Юзи, направился к выходу.
- До свидания, Платон Сергеич, до свидания, - провожал его
Вертигалов. - Эх, дезертируете, уклоняетесь "от последнего, решительного"
боя со мной! Ладно, я вас еще положу на обе лопатки...
И, как только военрук ушел, Александр Петрович громко и как-то по
особенному надрывно послал ему вдогонку отборную русскую ругань.
- Слыхали? Видали? - горячился он, напирая на Юзю своим широким тяжелым
животом. - Как будто бы я - я, Вертигалов! - не знал до него, что в России
много темноты и жестокости, а? Подумаешь - откровение! На! На! - неприлично
жестикулировал он, стараясь быть как можно грубей в прикосновениях к своему
животу и смежной части туловища.
- Дыровское яблочко... - в раздумье, словно отвечая собственным мыслям