"Михаил Эммануилович Козаков. Смертники " - читать интересную книгу автора

дрожавших, как и он, арестантов и все время бессвязно и монотонно повторял:
- Да что же это, братцы... товарищи, а? Кто ж еще за революцию... а?
Сам буржуев стрелял... рази можно теперь?...
А когда уходил из камеры, проявил какую-то неожиданную в такую минуту
расторопность и житейскую деловитость: забрал с койки бушлат, все белье свое
и чужую бутылку с водой.
Было это дождливой осенней ночью - страх был у Иоськи глубже дна
речного, но уже утром Иоська шутливо вспоминал Заруду:
- Отец, - спрашивал он своего молчаливого товарища. Скажи мне, по какой
причине матросу бутылка сдалась: чи у него, может, жажда была опосля
тараньки, что на ужин давали?...
Камера посмеивалась, но хмуро и сдержанно.
- Убей меня Бог, я не понимаю! - был доволен своей шуткой Иоська. - Как
он взял эту бутылку, - так, думаю, никакой такой опасности ему, может, и
нету: просто переводят человека в другое место... А как велело ему
начальство бутылку нам оставить, тут поверил я в Зарудину смерть.
...Весь день камеры были открыты, в каждом этаже арестантам разрешалось
свободно ходить по коридору, и тут-то Иоська переузнал всех, - как говорил
сам: "кто чем дышит". Целыми днями он слонялся вместе со всеми по коридору,
играл в карты, в "подкидного дурака", с престарелым епископом и двумя
казначейскими чиновниками, объедал зажиточных смирихинских мельников,
числившихся на неопределенный срок "заложниками", или дрыхнул после
беспокойной ночи на тюремных нарах.
Глядя на него, говорил Степан Базулин спокойно и рассудительно:
- Ты, парень... с дождичка, или что ведерко с дыркой: не удержать в ем
воды. Я и говорю тебе, Иоська: потерял ты себя. Верное слово.
- Потерянный я человек - это верно, - соглашался Иоська. - Если бы меня
отсюда выпустили, - поехал бы я в Елисаветград к папаше и сказал бы ему:
"Хочу, папаша, быть биндюжником - и больше ничего. Буду я настоящим сыном, и
можете за меня не беспокоиться..." Пускай только выпустят! - мечтательно
вздыхал Иоська.
- Я не про то, парень, - продолжал Базулин. - С дождичка ты, Иоська, и
в нутре у тебя - дырка... Сам я знаю, Иоська: почти каждый человек теперь
потерял себя. А у кого душа, примерно, в один обхват - так тот просто на
четвереньках ходить стал. Верное слово! Парень! - приблизил свое лицо к
Иоське Базулин. - Что я скажу тебе - а?... Вот будто в бандитах я был - про
это дело всем тут теперь известно. Ну, вот... А был я еще на войне, еще
столярством занимался. А еще брата своего, в Щиграх, убил.
- Брата?... - поморщился Иоська. - Что это значит?...
- Ну, да - брата... Убил его за то, что с бабой моей связался. Убежал я
от суда, бродяжил. И вот, известное дело, нынче под пулю попал... бандитом.
А не потерял я, - вот те хрест святой! - не потерял я себя вконец, душу свою
не потерял. Понятие, значит...
- Я тоже с понятием человек, - горячо перебил его Иоська. - Если б
отпустили меня на волю, я б сказал всем, какой я честный человек. Пускай
только выпустят...
- Хм... И Солоха блинов напечет, коли масло из рук потечет: на волю -
не простое это дело теперь. Да ты, Иоська, не перебивай - понятно? Вот я и
говорю тебе, а ты слушай. Думаю я так не потеряет себя каждый человек, если
у него душа, понятие, верхом на плоти сидит. Так, а? А у тебя, парень, - не