"Вадим Михайлович Кожевников. Заре навстречу " - читать интересную книгу автора

- Обыкновенное дело, - сказала она печально. - Не пропадать же одеже.
Теперь к ним никого из сродственников не допустят. И как на фронт вести
будут, тоже никого не допустят. Все равно как к арестантам. Бунтуются
солдаты, воевать не хотят. Вот строго и оберегают.
Моего там уже вбили. И этих поубивают. Ну, беги домой, малый! Закалел
ты, гляжу. Уж ты прости, замешкалась.
Дома печь заглохла. Стала младенца распеленывать, а оп весь стылый. Я
уж у соседки корчажку горячей воды заняла.
Торговка вытерла концом платка глаза и предложила:
- Возьми веничек себе за услугу. Выручил ты меня, сынок. Если б не ты,
ведь я бы насмерть младенца заморозила.
- Вот тут вам деньги. Я наторговал немного, - подавленным голосом
произнес Тима.
Торговка равнодушно ссыпала медяки в карман и снова попросила:
- Так ты все-таки веничек возьми, не побрезгай. Может, тебе пятачок или
гривенник следовало бы?
И стала поспешно собирать свой товар в охапку.
Домой Тима пришел иззябший, закоченевший, но гордый и с веником в
руках. Хотя он и претерпел унижение у Савичей и надерзил там, за что ему
может влететь, если Савич нажалуется, зато он совершил хороший поступок, а
такое не каждый день бывает.
И вот даже об этом, о своем хорошем поступке, Тима не успел рассказать
папе, когда тот вернулся домой после многих дней отсутствия. И все
началось с того, что когда Тима, бросившийся к папе, у самой двери
восторженно спросил:
- Хочешь знать, какой я хороший?
Папа, вместо того чтобы сразу обрадоваться, отстранил Тиму, сказав:
- Подожди, голубчик. Я очень холодный.
И стал стряхивать с усов и бороды сосульки. А потом, когда разделся и
погрел руки, приложив их к кирпичной стене печки, посоветовал:
- Не нужно быть хвастуном, дружок. Пусть лучше о тебе хорошее скажут
другие!
Но ведь папа вовсе не знаком с торговкой, кто же ему расскажет? Тима
обиделся. И, чтобы не показывать своей обиды, начал нарочно гоняться за
котенком, хотя котенок его тогда совсем не интересовал. Ему так хотелось
забраться на колени к папе, прижаться к нему, всегда остро и кисло
пахнущему карболкой, и рассказать все с самого начала, даже о том, как он
нагрубил Савичу. Но тут котенок прыгнул на стол, Тима хотел поймать его и
задел рукой лампу, она покачнулась. Тима подхватил лампу, но абажур
свалился с нее, как шляпа, и грохнулся об пол.
И самое главное, он забыл сказать папе, что Савич пригласил Тиму к Нине
на именины.
И на свободе Сапожковы сохраняли суровый обиход, к которому привыкли за
годы ссылки. Но это происходило не от сознательного стремления к
самоограничению, а скорее от нежелания обременять себя чем-нибудь лишним.
Рождение Тимы в ссылке явилось не только радостью, но и серьезным
испытанием для Сапожковых, так как они были вынуждены на время
отстраниться от активной политической жизни и оберегать себя ради сына. И
хотя никто не упрекал их за это, а даже, напротив, товарищи всячески
старались помочь Сапожковым создать для ребенка хоть сколько-нибудь