"Людмила Козинец. Я иду!.." - читать интересную книгу автора

по восемь-десять миль в час, я умею спать в полглаза в есть в полрта.
И кто-то крепко за меня молится - эй, уж не ты ли. Рыжик?
Придет еще мое время. Выкупаю Рыжика в шампанском. Вот визгу
будет!
- Остался еще один переход. Два сухаря, горстка кофе, соль, сахар,
спички, прогорклый бекон. Дойду. Плохо, что утопаю в строптивой
речушке аптечку - теперь придется поберечься. Самое паршивое - змеи.
Здешние гады имеют скверную привычку сваливаться прямо за шиворот. Но
лучше об этом не думать и не прислушиваться к ночным голосам и шорохам
сельвы. Подбросить веток в огонь и уповать на то, что костер отпугнет
коварных "тигрес", что коралловая змея обминет мой ночлег.
Тоскливая ночь. В такую ночь лучше всего вспоминать что-нибудь
хорошее, но кажется мне сегодня, будто ничего хорошего в моей жизни не
было.
Ну, ну. Тихоня Тим! Встряхнись, старина! Припомни, как посыпались
лалы и бирюза, когда ты пнул ногой невзрачный горшок в сыром подвале
заброшенного индийского храма! Цена этим камушкам оказалась грош, но
какое было зрелище! Припомни зеленоватый блеск древнего золота
Боливии, звонкое серебро Мексики, белых нефритовых рыб Китая! А сейчас
я пустой. Даже хуже, чем пустой, - долги. И сезон кончился. Значит -
полгода нищей жизни, если не подвернется что-нибудь. Что ж, не
привыкать. Думай, думай, Тихоня Тим. Смотри в глаза ночи и думай.
Ну, вот и все. Вот здесь, под этим деревом, истлеют мои кости,
если звери не растащат их. Третий день треплет жестокая лихорадка.
Идти не могу. Конец Тихоне Тиму. Я всегда знал, что умру в дороге,
глупо и неожиданно. Жаль, так и не удалось подержать в руках настоящую
большую удачу. Я ведь не жадный, немного и просил у судьбы... Подлая
баба!.. Что это? Что это? Опустилось небо, опрокинулось чашей и
хлынуло дымящейся молочной струёй. Горячее молоко... Я машинально
глотал его, еще не видя ничего вокруг себя. Наконец различил над
головой аккуратные швы крытой листьями кровли и провалялся в темноту.
Очнулся я в звенящей тишине. Был так слаб, что не мог поднять
голову. Лежал, собираясь с мыслями, пытаясь попеть, где я нахожусь.
Мысли расползлись, как муравьи. Прилетела откуда-то песенка на
незнакомом языке. Пела женщина. Голосок был тоненький, задыхающийся,
бьющиеся в непривычном ломаном ритме. Я слушал песенку и шарил глазами
вокруг.
Я лежал в гамаке, набитом душистой травой и плохо выделанными
шкурами. Ребрами я чувствовал крупные ячейки гамака. Надо мною была
лиственная кровля, по которой стучали редкие капли дождя. В полумраке
хижины различил груду корзин, какие-то горшки, ручную мельницу и
подумал с облегчением: "Индейцы подобрали..."
А потом на меня снова навалился бред, горячий и красный. Открыв
глаза, цепляясь за свет последними остатками сознания, я увидел как
склонилась надо мною женщина, как пролились с ее плеч волосы цветы
корицы и прохладой своей удержали меня на краю забытья. Я спрашивал,
больно сжимая ее тонкие запястья, не замечая, что ракушечный браслет
впивается в тугую шелковистую кожу? "Кто ты, кто ты, кто ты?.."
Она ответила, щебетнула, как птица. Не понимаю! Она повторяла эту
же, судя по интонации, фразу на другом языке. Не понимаю... Наконец я