"Людмила Козинец. Я дарю тебе весну" - читать интересную книгу автора

наблюдений, настраивал аппаратуру. Но делал все это довольно равнодушно, не
ввязываясь в жаркие споры экипажа. Бежали дни.
Однажды он разбирал заказы. Он уже соскучился по Земле, по ее лесам и
рекам, упругому накату океанской волны, грибным тайнам сырых рощ, торжеству
тропиков и безмолвному величию тундры. Он немного завидовал авторам
заказов, и воображал себя на их месте. Эх, заказать бы сейчас братьям
Тепловым погодку потеплее! Выжариться на солнышке до бронзового звона, л
потом - в воду, поднимая фонтаны брызг, распугивая рыбную мелкоту! Рихард
вздохнул и посмотрел на очередной заказ: туман, дождь, осень... Рисунок
кода на прозрачной пластинке напомнил контур кленового листа. Рихард пожал
плечами - мало ли чудаков на свете! - и отправил пластинку по назначению.
Но номер участка запомнился. Через неделю ему попался новый заказ
неизвестного любителя ненастья. Все оставалось по-прежнему.
Ребята тоже обратили внимание на необычный для курортной зоны заказ,
но посудачили и забыли. А Рихард не забыл. И часто после вахты, коснувшись
головой подушки, он думал о человеке, который сидит у заплаканного окна
посреди преображенной Сахары, в мире беззаботно отдыхающих, отгороженный от
них стеной стылого леса, мороком туманов, мрачным дозором туч. Он думал о
цветах, убитых холодом, о птицах, которые опасливо покинули неприветливые
места, перебравшись ближе к теплу.
И возникала в душе Рихарда тупая, саднящая боль. Однажды, когда она
стала невыносимой, он вообразил себе дождь - не хлещущий ливень, а мелкий,
нудный сеянец,- и удивился: стало легче. Мысль о дожде, словно тугой
стерильный бинт, утихомиривала боль.
Когда вахта окончилась, он поехал в Африку. Он долго шел пешком от
станции монорельса, разглядывая буйное цветение и веселые розовые
поселочки, важных слонов и меланхоличных жирафов. Здесь было просто-таки
здорово. Впервые Рихард понял, что "Мистраль" занимается стоящим делом, и
немного загордился.
Но вот под ногой хрустнул мертвый лист, разгоряченной кожи коснулась
прохладная ладонь тумана. Рихард вздрогнул и остановился. И припомнил
сказку о спящей красавице. На пороге заколдованного леса стоял он. Медленно
окинул взглядом сизую, чуть позванивающую каплями недавнего дождя долину.
Деревья почти совсем потеряли листья, лишь виргинский дуб догорал язычками,
словно подожженный молнией, да дикий виноград пятнал кору лесных великанов
багровыми пятернями.
На границе этого участка стоял яркий пластмассовый щит, на котором
твердым размашистым почерком была написана не слишком деликатная просьба
идти своей дорогой и обитателей этого клочка земли не беспокоить.
Рихард решительно вступил в заколдованный лес. Заросшая травой дорожка
вывела его к чистенькому домику из дикого камня, по которому лепился
мелколистый восковой плющ. Над красной черепицей крыши вился ароматный
дымок. Синие стекла напоминали заплаканные глаза. Вообще домик выглядел
несколько сказочно и тем не менее печально.
Вышла на крыльцо женщина. Она плотно запахнула пушистую шаль и долго
стояла, глядя в низкое небо. Она была бледна и тонка, неожиданно напоминая
долгую стеариновую свечу. В глазах ее полыхали сине-желтые язычки тоски,
словно пламя - острое, жалящее - поселилось в ее зрачках. Рихард обрезался
об этот взгляд.
Тяжелые темные волосы неубранные лежали на слабой шее, змейками ползли