"Вильям Федорович Козлов. Я спешу за счастьем " - читать интересную книгу автора

От вокзала до центра километра три. Автобусы, конечно, не ходили. Их
еще не было в городе. Раньше вдоль шоссе росли липы. Они были старые,
толстые. Их каждую весну подстригали, и они стояли круглоголовые, нарядные.
Теперь лип не было. Были черные стволы и пни.
Города тоже не было. Я шагал по булыжной мостовой и озирался. Многие
места не узнавал. Исчезли целые улицы. Я стал искать хотя бы один целый
дом. Дошел до центра, но такого дома не нашел. Неподалеку от площади Ленина
стояла часовня, вернее то, что осталось от нее: круглая кирпичная коробка,
напоминающая силосную башню, и ржавая маковка с погнутым крестом. Маковка
опрокинулась и каким-то чудом держалась на часовне. Казалось, дунь - и она
рухнет на землянку, приткнувшуюся сбоку. На крыше землянки стояло ведро без
дна. Из ведра валил черный дым.
Но город жил. Люди протоптали меж развалин узкие тропинки. Стоит
коробка. И лестницы-то в подъезде нет. К каменному боку прилепились остатки
бетонных ступенек. А посмотришь наверх, где-то на третьем этаже люди живут.
На веревке белье полощется, из окна, как из дзота пулемет, железное колено
печной трубы торчит.
Небо над городом потемнело. Стало еще неприветливее. А тут сверху
капнуло, раз-другой. Заморосил мелкий осенний дождик. Это противная штука.
Вроде и не настоящий дождь, а вымочит насквозь. Я стоял на пустынной
площади и думал. Мысли у меня были невеселые. Куда пойти? К отцу? Отправит
назад. Он писал, что живет с каким-то инженером Ягодкиным в прорабской
конторке, сделанной на скорую руку. Зимой там жить нельзя, холодно. К зиме
они построят стандартный дом для строителей, и тогда отец перевезет семью.
Стоять под дождем было глупо. Лицо у меня стало мокрое и, наверно,
жалкое, потому что женщина, проходившая мимо, остановилась и начала шарить
в карманах. Я повернулся к ней спиной и быстро зашагал куда глаза глядят.
Еще не хватало, чтобы мне милостыню подавали.
Я и сам не заметил, как очутился на Лазавицкой улице. Речка за шесть
лет, что я не был здесь, далеко отступила от берегов. Обмелела. Вода была
грязной. Дождик колол ее мелкими острыми каплями. Вода недовольно
морщилась.
А вот и мой дом... Бомба угодила к квартиру Кремлевых, взорвалась в
подвале. Большой кирпичный дом развалился, как глиняный горшок. Здесь никто
не жил. От кленового парка ничего не осталось: немцы спилили деревья на
дрова.
Я присел на мокрый толстый пень, задумался. Сколько пройдет лет, пока
Великие Луки снова станут настоящим городом? Пять, десять, пятнадцать? Ну
хорошо, дома построят. А деревья? Когда они вырастут? Говорили, что старым
липам на нашем бульваре и вдоль шоссе двести лет. Я любил эти старые липы.
Весной они пахли так, что голова кружилась. Я и сейчас помню этот терпкий
крепкий запах. Возьмешь молодой лист, разотрешь - весь день руки пахнут
липами. А зимой липы стояли строгие, белые. Иней топорщился на них, как
серебряный дождик на новогодней елке.
Мне стало жалко этих лип. И кленов, что росли под нашими окнами. Такие
больше не вырастут. Может быть, и вырастут когда-нибудь, через двести лет,
но я-то их не увижу.
А дождь все моросил. Над речкой поднялся сырой туман. Небо было
лохматое, злое. Рубашка у меня прилипла к спине. Капли скатывались по
волосам за шиворот. Мимо по мостовой прогрохотала полуторка, нагруженная