"Вильям Козлов. Андреевский кавалер (книга 2) " - читать интересную книгу автора

я твою вижу, Яков Ильич, а брильянтов да золотых червонцев чтой-то нет. Где
они? Были, да сплыли, а ты с той поры аж весь почернел от тоски по своему
богатству. Глаза бы твои не смотрели на белый свет! И утром и вечером
стонешь да зубами скрипишь от жадности своей да злости... А я кажинному
деньку радуюсь, птицами любуюсь да людей люблю. Даже ты, старый скупердяй,
меня не раздражаешь, жалею я тебя! Вот и посуди, кто ж из нас двоих веселее
живет - ты иль я?
Яков Ильич молча смотрел на него. Лысина еще больше побагровела, глаза
тяжело ворочались в глазницах.
- Знаешь че, Яков? - продолжал Тимаш. - Я тебе из оставшихся досок гроб
одно загляденье смастерю и ни копейки за это не потребую...
Яков Ильич открыл было рот, но вдруг ухватился рукой за верстак, лицо
его побелело.
- Будь он трижды проклят, кукушкин сын! - заскрежетав зубами,
проговорил он. - Не будет ему счастья и на чужбине... Вор! Вор! Вор!
- Гляди, как свое даже сгинутое добро за душу человека держит, будто
костлявая за горло, - подивился дед Тимаш, принимаясь за работу. - Ты, Яков
Ильич, держи дурную кровь в узде, ненароком в башку ударит при твоей-то
комплекции... тогда и впрямь придется из этих досок не стол тебе
сколачивать, а последнюю сосновую хоромину...
- Бросай, Тимаш, это дело, - усталым голосом произнес Супронович, глаза
era погасли. - Подымемся наверх, там у меня бутылка водки и закуска
найдется.
- Яков Ильич, золотой мой, дай бог тебе здоровья! - Так весь и
засветился Тимаш. - Почитай, четыре десятка лет тебя знаю, вон сколько, - он
повел рукой вокруг, - на тебя наработал, а сидеть с тобой за одним столом и
водку пить ни разу не доводилось! Вот уважил так уважил!
И не понять было, всерьез все это говорит старик или насмехается над
Супроновичем...


ГЛАВА ВТОРАЯ


1

В
ысокий, широкоплечий юноша в голубой спортивной футболке со шнурком на груди
вместо пуговиц и зеленых мятых бумажных брюках рано утром сошел в Андреевке
с пассажирского, прибывшего из Климова. Лучи летнего солнца освещали
пустынный перрон, ярко алела фуражка дежурного, в пристанционном сквере
щебетали птицы. Через руку у юноши была переброшена коричневая куртка, вещей
никаких не было. Насвистывая, он пошел к водонапорной башне, над которой
кружили стрижи. Присев на пустой ящик из-под гвоздей, достал из кармана
широких брюк пачку "Беломора", закурил, глаза его были прикованы к дому
Абросимовых. На окнах играл отблеск солнца, дверь в сени была приотворена,
скоро на крыльце показалась Ефимья Андреевна. Она покликала кур, высыпала из
чашки на землю крупу и снова ушла в дом. На дворе Широковых бегал по лужайке
серый щенок, тыкался носом в забор, повизгивал. Раздался раскатистый и
гулкий, как выстрел, хлопок - и сразу в домах захлопали двери, заскрипели