"Юрий Козлов. Геополитический романс" - читать интересную книгу автора

презрению, нет, но к утверждению в некоей неполноценности, бессмысленности
Аристархова как человека и, вероятно, как мужа. Неполноценность,
бессмысленность Аристархова как мужа заключалась в недостаточном, по мнению
Жанны, количестве зарабатываемых им марок. Не существовало такого, что можно
было бы исполнить на вертолете и что бы Аристархов этого не сумел. Пролететь
под мостом или под линией электропередачи. Встать в воздухе на винт.
Приземлиться в колодец. Поразить с высоты ракетой мишень размером с носовой
платок. Он мог запросто разнести за несколько минут весь этот город. И
вообще, не было на земле человеческого дела, в котором он бы оказался
абсолютно ничтожен. Кроме единственного: делать деньги.
Здесь любой опойный складской прапор давал ему сто очков вперед.
Аристархов, всю свою жизнь проживший вне денег, остро переживал внезапно
открывшееся собственное ничтожество и в то же время сознавал, что это
врожденный порок, излечиться от него невозможно. Аристархов начинал думать о
деньгах, и его разбирал идиотский смех, настолько лично ему была очевидна
смехотворность денег в сравнении со всем остальным и настолько это было не
так. Должно быть, он походил на безумца, полагающего, что земля плоская, а
не круглая, что она стоит на месте, а не вращается вокруг Солнца, то есть
денег.
Некий майор Лузгаев по-соседски захаживал к ним на огонек. Жанна каждый
раз уходила к себе, до того ей был неприятен этот майор - матерящийся, едва
умещающий пузо в китель, вечно пьяный и почти всегда с расстегнутой
ширинкой. Но вот стало известно, что майор толкнул немцам цемент, поимел
пол-лимона марок. Теперь Жанна не уходила, когда тот сидел у них на кухне,
отзывчиво смеялась его шуточкам, что-то даже похожее на интерес к майору
сквозило в ее взгляде. Деньги превратили Лузгаева в достойного мужчину.
Отсутствие денег превратило Аристархова в ничто. Все это было старо как мир
и одновременно ошеломляюще ново для растираемого между двумя жерновами -
деньгами и их отсутствием - Аристархова.
Жанна, рванувшая в Афганистан сразу после Торопецкого медучилища,
побывавшая под ракетными и артиллерийскими обстрелами, пережившая смерть
двух своих (хотя кому, кроме нее, известно точное число?) мужиков,
поработавшая операционной сестрой в госпиталях, подежурившая ночами возле
умирающих и стонущих раненых, видевшая в жизни все, что позволительно и
непозволительно видеть женщине, вынесенная Аристарховым сквозь ущелье, в
водно-золотом облаке из-под пакистанского "Миража", Жанна в Афганистане, где
у нее не было ничего, где она была как евангельская птица небесная посреди
смерти, сохраняла доброту, живость взгляда, искренность речи и
естественность поведения, - одним словом, сохраняла человечность там, где,
казалось, не может быть места человечности.
В Германии, где не было смерти, не было раненых, не было обстрелов, где
у них был хоть и временный, но дом и всего было в достатке, живое, доброе
лицо Жанны сделалось жестяным, взгляд погас, речь стала нервной и
односложной, поведение - резким и неадекватным, - одним словом, Жанна
утратила человечность там, где, казалось, ничто этой самой человечности не
угрожает. Только в магазинах, перед аквариумами автосалонов, где на
специальных площадках медленно вращались карминные "мерседесы" и аспидные
"БМВ", в меховых пассажах с тысячами шуб, как будто нанесенными немцам "с
дыма" некими северными данниками, взгляд Жанны зажигался холодно и
требовательно, совсем как взгляд герра Вернера. Идея потребления, как