"Юрий Козлов. Разменная монета" - читать интересную книгу автора

жрет..." - "А, едрит твою! - обрадовался дядя Коля. - Казанского завода
имени Кагановича часики! До тридцать третьего такие клепали".
Казанского. Имени Кагановича. Значит, никакой ценности. Да стоило ли
ради такого дерьма... Никифоров думал, что спорит с судьбой, а судьба
смеялась над ним. "Ну че? - дыхнул водочкой, луком дядя Коля. - Не идуть?" -
"Имени Кагановича, - махнул рукой Никифоров, - куда ж таким идти?" - "Эт ты
зря! - обиделся то ли за часы, то ли за Кагановича дядя Коля. - При Лазарь
Моисеиче и часы как поезда, и поезда как часы бегали!" - полез кривыми,
черными от въевшегося металла пальцами в самое латунное сердце часов. Ту
работу, которую Никифоров выполнял сто раз предварительно обдумав, на грани
нервного срыва, дядя Коля без малейших размышлений, забористо ругая новое
пенсионное уложение, обсуждаемое как раз по телевизионное программе, делал
кривыми, черными, частично без ногтей, пальцами. Они вдруг обрели балетную
легкость - трясущиеся алкоголические дяди Колины пальцы, так же стремительно
выпорхнули из механизма, как влетели. "Дай-ка заколку, Таньк", - буднично
попросил дядя Коля. "Заколку? Какую заколку?" - удивилась жена. "А
простую, - объяснил дядя Коля, - воткну заместо шпоны. Шпона выскочила,
колесо, едрит твою, гуляет по оси, вот и не идуть". - "А теперь, значит,
пойдуть?" - Никифоров решил, что дядя Коля над ним издевается. "Куда ж им
деваться? - черные пальцы, сжимая заколку, вновь нырнули в латунное
сердце. - А почистил знатно, - одобрил дядя Коля, - с маслицем только
маленько переборщил". Он был настолько уверен, что теперь часы пойдут, что
даже не стал дожидаться, пока Никифоров установит в футляре механизм. У
двери задержался. "Вспомнил. Чего часы-то скинули с производства?
Проникающий бой! Ты учти". - "Проникающий бой? Это... что?" - "А узнаешь, -
ухмыльнулся дядя Коля, - люди подскажут". - "Дядь Коль, - спохватился
Никифоров, - если пойдут, с меня поллитра". - "А брось! - огорченно вздохнул
дядя Коля. - Я и на соленый огурец тут не наработал, не то что на
поллитру..."
Никифоров почувствовал обиду, как всегда, когда сталкивался с
проявлениями чужого достоинства, настолько привык, смирился, что мир без
достоинства. Оттого-то когда кто-то вдруг обнаруживал достоинство, Никифоров
усматривал в этом если не предательство, то как бы нарушение неких неписаных
правил. От кого совсем не ожидал, так от дяди Коли. Пенсионный алкаш, черные
пальцы, мат-перемат, а и часы исправил и поллитру отверг. Левша и английский
лорд в одном лице!
Но моральные издержки не в счет. Главное результат. Часы пошли.
Никифоров пересилил судьбу. Правда, не без помощи жены. Значит, если все
будет, как он загадал, в этом и ее заслуга. Никифоров с благодарностью
посмотрел на Татьяну.
- Дерьмо! - вдруг произнесла она с невыразимым отвращением.
- Что дерьмо? - опешил Никифоров.
- Часы дерьмо и ты дерьмо! Все дерьмо! - хлопнув застекленной дверью,
ушла на кухню.
Никифоров хотел сказать, что, во-первых, не стоит хлопать дверью.
Дверь - дрянь, стекло может вылететь. Во-вторых, их прозябанию приходит
конец, скоро охо-хо... Но промолчал. На "во-первых" жена ответила бы, что
дверь такое же дерьмо, как часы, как сам Никифоров, как все. На "во-вторых",
что со дня свадьбы "охо-хо", двенадцать лет "охо-хо", а у нее ни шубы, ни
зимних сапог, ни хрена. Татьяна, когда злилась, слов не выбирала. Никифоров