"Юрий Козлов. Условие" - читать интересную книгу автора

осколки. Феликс подумал, если он серьезно отнесется к тому, что слышит,
вникнет в эти слова, то сойдет с ума. Как примирить то, что он в данный
момент слышит, с тем, что родители в общем-то любят его, желают добра. Люди
ли они? И если люди, то как будут жить вместе после того, что сказали друг
другу? Можно ли позволить случайно услышанным словам перечеркнуть образы,
складывающиеся годами? То была оборотная сторона насильственной чистоты.
Феликс не знал, как свести - свои ли, чужие - слова и дела к единому
знаменателю. Да и есть ли он, этот знаменатель? В мире - метрическом хаосе -
оказался без собственной единицы измерения.
Он ничего не сказал в тот день Клячко. Они расстались возле Инженерного
замка. Было не по-осеннему душно и жарко. Казалось, над городом висит не
пропускающая прохладу подушка. Улицы, площади, набережные превратились в
одну большую похабную котельную.
Чем дальше уходил Феликс от Сереги и его низкорослой подруги, тем
красивее, чище становился город. На набережной канала Грибоедова Феликс
остановился и долго смотрел в пепельно-серую воду. Они были одинакового
цвета - вода и небо - только в небе стояла желтая кожаная луна с нечетким
синим тиснением.
Вода уносила прочь невеселые мысли. Убаюкивала, умиротворяла, внушала
мысль, что пепел сродни вечным вопросам человеческого бытия, не убывая,
носится над миром, засоряя глаза бесчисленным, сменяющим друг друга
поколениям. Феликс так долго вглядывался в струящийся водяной пепел, что
внизу начали чудиться какие-то лица, послышались возбужденные, грассирующие
голоса, вопрошающие о смысле жизни.
За что он любил родной город, так это за образы, овеществившиеся в
камне. Эти образы вновь и вновь гнали по улицам: втискивали в тесный
гвардейский мундир; подсаживали в рессорную пряничную карету; торопили
черным утром - ничтожнейшего из ничтожнейших в присутственное место к столу;
заставляли красться ночью с кистенем в рукаве; в надвинутой на глаза шляпе,
с приклеенной бородой нести в саквояже тяжелую бомбу. Ибо томимый
насильственной чистотой, отрицающий в людях то, что в них быть не должно, но
что было в избытке, он мучительно искал свой путь в мире. Ведь не затем же
он явился на свет, чтобы есть, пить, спать, учиться в школе, воровато
ходить, как Клячко, по вечерам в котельную со страхолюдиной, к которой
невозможно испытывать возвышенных чувств?
Феликс понимал, что зашел в тупик. Ему был бесконечно ненавистен запах
лимонада в водочном стакане, но чистая, назначенная себе жизнь отчего-то не
получалась. Серега Клячко смущал рассказами о котельной, намекал, что у Нины
есть подружка - как раз дли Феликса - неплохо бы им объединиться. Катя
Суркова, которую Феликс любил с седьмого класса, с которой подолгу стоял в
подъездах, но отчего-то не целовался, смотрела на него с нескрываемой
тоской, как на труса, маменькиного сынка. Феликс никак не мог объяснить ей,
что он не трус, что если чего и боится, так это пойти по следам Клячко, пуще
смерти боится впасть в убожество и пошлость. Да, ему ведом страх. Он
просыпается по ночам - это страх оказаться ничтожеством, страх не столько
даже потерять жизнь - убиться - сколько сплоховать в последний решающий
момент, выказать себя безвольным, жалким, слабым. И уйти с осознанием этого,
охваченным позорным животным ужасом. Вот тогда ему прямая дорога в ад. Но
Сурковой было неинтересно слушать Феликса. Она не понимала, как все это
связано с ней? Феликс чувствовал, что душевная близость, существовавшая