"О чём говорится в сказках?" - читать интересную книгу автора (Чадаев Алексей)

13. Кот в сапогах

То, что «Кот в сапогах» – не столько сказка, сколько самоучитель по Government Relations для чайников, по-моему, достаточно очевидно – но полностью понятной сказка от этого не становится.

Третий сын мельника стартовал, разумеется, «с низкого старта». Но, впрочем, не совсем – всё-таки третий сын всегда и везде тот, кому везёт больше всех (тогда как меньше всех всегда второму – вот и здесь второй получил осла в компаньоны). Третий – это ловец удачи: из ста шансов 99 – что он сложит голову (а это в его безнадёжной ситуации тоже не намного хуже полной нищеты), и один – что он станет королём; все без исключения сказки – про реализацию этого единственного шанса. С котом повезло, ага…

Кот, конечно же, ас "маркетинга" и делает всё как надо. Сначала он ловит кроликов и куропаток, чтобы отнести в подарок королю (хотя хозяин сидит голодный; ну, это ничего – поголодает, стройнее будет). А надо понимать, что такое королевская приёмная: это место, куда бедные приходят с просьбами, а богатые – со взятками. И вдруг кто-то приходит с подарком, вручая его просто так, без повода и праздника. Подарок самый немудрящий – то заяц, то куропатка – но позволяющий сделать вывод, что даритель – завзятый охотник (а охота, как известно, испокон веков любимое развлечение королей). Разумеется, король (который, как подобает королю всегда мучается одиночеством среди толп лизоблюдов) понимает, что у неизвестного ему доселе дарителя есть общие с ним интересы и увлечения, и уже начинает хотеть с ним познакомиться. «Внедрение» произошло – дело за «вовлечением».

С «вовлечением», впрочем, тоже прошло всё чисто и гладко – подстроенная котом мизансцена с купанием и украденной одеждой наложилась на уже сформированное в голове у короля отношение к владельцу бренда «маркиз-карабас» как к равному, и потому он без колебаний дал свою одежду вытащенному из воды сыну мельника, и даже посадил его в карету к себе и дочери (ах, Вам не холодно? Может, Вам чаю? – да нет, спасибо, я нисколько не замёрз! – Вы такой терпеливый… – Да, я привык к холоду…) – уже полдела.

Но вот дальше пришла пора платить по счетам.

Понятно, что убийство хозяина замка (т.н. "людоеда") Котом было задумано ещё тогда, когда он только готовил сцену с купанием – иначе нечего было огород городить. Собственно, уже когда он заставлял крестьян орать в ответ на вопрос «чьи это луга?» «маркиза-карабаса», хозяин замка был обречён – его ликвидация тем или иным способом была не более чем технологической задачей для Кота. И Кот её решил – в блистательном стиле, разведя хозяина замка на «слабo».

Сделать это было непросто: хозяин замка был силён и неуязвим. Однако Кот использовал себе на пользу именно эти его силу и неуязвимость – примерно так, как Далила использовала силу и неуязвимость Самсона: «Ты сильный? Ты всё можешь? Неужели ты не можешь хотя бы на минуточку стать слабым? Значит, ты можешь не всё? Значит, ты не сильный?» А за дверью уже стоит группа захвата и ждёт сигнала, ага…

Хозяин замка, кстати, в сказке называется «людоедом». Но это ни из чего не следует, кроме писательского произвола Ш.Перро. Кроме того, мы по косвенным признакам узнаём, что человек он был незлой и общительный: Кота он принимает ласково и учтиво, а в большой зале у него накрыт стол и он ждёт друзей на вечеринку… То есть, людей он, конечно же, не ел – а «людоедом» его обозвали с одной-единственной целью: дабы «отмыть» его убийство. Единственным настоящим людоедом в сказке оказывается сам Кот, который съедает обратившегося в мышь хозяина замка. Мы-то понимаем, что это не мышь…

Понимал это и король.

Вряд ли он просто так ездил «гулять». Скорее всего, он ехал в этот самый замок владетельного синьора в гости, и был одним из приглашённых на его вечер. Самодержец не мог не понять, что речь идёт о неслыханной афере – трудно себе представить, чтобы он не знал на самом деле, «чьи это поля» и что это за богатый землевладелец в ближайшей округе собственной столицы. А равно и то, что вытащенный из воды сын мельника – никакой не маркиз. Но в тот момент, когда они сидели втроём с принцессой в карете, у него, собственно, не оставалось выбора, кроме как подчиниться ходу вещей и посмотреть, что дальше будет.

Понятно было и то, что лже-«маркиз» – никакой не хозяин замка и впервые его видит: он точно так же таращился на стены и не знал, где туалет, как и все остальные. Однако стол накрыт, кушанья поданы, принцесса уже влюблено таращится на мельникова сына – всех всё устраивает, не рыпнешься. Вот только гостей что-то маловато… Трудно поверить Перро, что они «испугались» только из-за приезда короля: скорее всего, они восприняли гибель хозяина замка как показательную казнь, и решили, что самодержец прогневался и начал рубить головы. Король же, который ни сном ни духом, попал в полный тупик. Да ещё и дочка тут… просто так голов не поотрубаешь.

И самодержец принял хитрое и гениальное, как ему самому, наверное, показалось, решение: сделать вид, что всё так и надо: «карабас» – законный хозяин замка, король – его гость, а принцесса… его невеста. Кот за его спиной потирал лапы – дело выгорело.

Дальнейшее мы знаем: сын мельника женился на принцессе, король благословил их брак, а кот «стал важным господином и мышей не ловит» – то есть, просто так никого не убивает.

В этой истории остался только один непонятный момент: зачем всё-таки коту были сапоги? Ловить в них зайцев – морока. Бегать по полям и лугам – тем более. А в самый критический момент, как мы знаем, эти самые сапоги чуть было не стоили ему жизни – когда пришлось удирать от «людоеда», превратившегося во льва. Так зачем?

А очень просто. Правильный «GR-менеджер», для того, чтобы добиться успеха, должен выглядеть как «то-чего-неможет-быть», быть ходячим нонсенсом. Кот в сапогах – это нонсенс, тайна, загадка. Сними он сапоги – и сразу станет простым котом. Издержки профессии, что поделаешь…

14.Емеля

Сегодняшняя сказка – об одном из самых любимых мною сказочных героев. Это, между прочим, Емеля.

Емеля наш, как известно, патологический раздолбай. Он не женится (как это уже сделали старшие братья), не работает, вообще не делает ничего, пока его очень сильно не попросить или не подмазать пряником. И всё же его образ уже в самом начале сказки, ещё до того, как была поймана щука (ведром в проруби, ага…), таит в себе некую загадку.

Во-первых, он «третий сын». А именно третьи сыновья всегда и везде имеют наивысшие шансы).

Во-вторых, он дурак. А в России, как я уже писал, дурак есть та единственная позиция, из которой можно стать царём; именно поэтому нами всегда управляют одни дураки, но в том-то и проблема, что умный бы не справился. Дурак – это интуист, то есть человек, не доверяющий разуму – своему, а следовательно и чужому; а, значит, способный править, не подавляя разнообразные органические начала русской жизни механикой рациональных схем: это и есть то, что всегда требует от власти большинство.

В-третьих – и это самое интересное – Емеля с самого начала ведёт себя как готовый царь.

В каком смысле? Для начала – он вообще без большой надобности ничего не делает, даже «по щучьему веленью». Он прямо-таки гипнотизирует многопудовой инерцией: «а точно надо дрова рубить? А точно надо за водой идти? А точно надо вообще с печи слезать?» Для нормального человека это убийственная логика поведения, но для монархического правителя, который представляет из себя своеобразный центр системы координат – «источник движения, который сам неподвижен» – это идеальная позиция. Власть должна действовать только если действительно «что-то не так», и «не так» всерьёз. Нормальное же состояние вещей предполагает, что жизнь происходит без деятельного участия и вообще какого-либо вмешательства начальства в её течение.

Однако, не делая ничего сам, Емеля с большой охотой командует другими – вёдрами, санями, топором, печью… И делает это с выдумкой, расчётом и предусмотрительностью: командуя вёдрам идти домой, он тут же оговаривается, чтобы они не расплескали воду, и т.д. Это тебе не Старик Хоттабыч, который дёргает волосок из бороды так, что от этого потом получаются одни неприятности: Емеля пользуется «щукой» обстоятельно и по делу.

Кроме того, как справедливо заметил М.Успенский, «емеля» – это ведь Эмилий: имя-то самое что ни на есть царское… Короче говоря, перед нами – готовый самодержец, и не из худших.

Понимая это, оказывается возможно легче относиться к иным странностям, которые есть в этой сказке.

Во-первых, сама по себе пойманная ведром щука. Вы уж извините, конечно, но – «не верю». Я ещё понимаю старый рыбак, который тридцать лет и три года сети бросал – он мог что-то такое поймать; но вот так взять и зачерпнуть ведром волшебную щуку – это, брат, шалишь… Иначе говоря, версий две: либо знакомство со «щукой» состоялось как-то иначе – либо история с ведром была подстроена.

Во-вторых: Емеля, судя по всему, живёт не в самом бойком месте – скорее, где-то в деревне на отшибе. Так как же получилось, что царь мало того что быстрее всех узнал об его существовании (иначе б Емеля стал звездой задолго до царского вызова, на него толпы ходили бы глазеть и мы бы об этом знали)? А вдобавок и уверил себя, что только Емеля может рассмешить его Несмеяну? И настойчиво посылал за ним – хотя и понял в какой-то момент, как опасно с ним, лежебокой, ссориться.

Наконец, слишком уж много ходит вариантов кульминации этой истории, противоречащих друг другу. В разных версиях сказки я читал, что:

1. Емеля пытался рассмешить Несмеяну посредством «веленья», но щука сказала «тут я не могу, давай уж сам» – и он как-то смог, после чего наступил хэппи энд (вариант Ивана-царевича)

2. Емеля сумел рассмешить Несмеяну посредством «щучьего веленья», но царь не захотел выдавать за него дочь, и тогда посредством того же «веленья» Емеля наслал на него разные напасти (вариант Моисея и фараона)

3. Емеля увёз Несмеяну с собой из дворца прямо на печке, и его никто не догнал (вариант "кавказская пленница")

4. Емелю и Несмеяну вдвоём засмолили в бочку и отправили в море, а они потом «по щучьему веленью» освободились и построили себе новый дворец на новой земле (вариант а-ля князь Гвидон)

И это, очевидно, ещё не все из существующих. Иначе говоря, «дело тёмное».

Заметно, что у разных авторов, разных эпох и разных культурных систем были разные точки зрения на этот финал, порой весьма экзотически: скажем, советский кинофильм про Емелю рассказывал про то, как Емеля упразднил монархию, отправившись строить избу и заниматься пролетарским трудом. А в «Бременских музыкантах» Анофриева (которые, как мы заметили, тоже представляют себя некоторую версию этой же истории, а совсем не сказки Гриммов) тамошний Емеля в джинсах и с гитарой вовсе взял Несмеяну в труппу бродячих артистов петь про «статую свободы».

Наверное, никакую другую сказку не переписывали так часто и откровенно, как эту. А, значит, изначальная версия «не вытянула» жёсткую драматургию мифа – финал сказки оказался таким, что все, кому не лень, начали ставить его под вопрос.

Видимо, кто-то «прокололся». И даже понятно, кто.

Итак, моя версия событий.

Есть самодержец. У него есть дочь – классическая представительница «золотой молодёжи»: никого не слушает, ничего не может и ничего не хочет. За государственными заботами отец как-то упустил дочь, а когда спохватился, было уже поздно, и что делать теперь – непонятно. Искать заморского принца в женихи – значит расставаться с государственным суверенитетом: дочь-то единственная. Выбирать среди детей собственного ближнего окружения – они, во-первых, все точно такие же, ибо она росла в их кругу (и наверняка по нескольку раз спала с большинством из них – да-да, такая она теперь, молодёжь…), а во-вторых, это значит усиливать какой-то клан в ущерб другим и, тем самым, разрушать государство… Взять какого-нибудь перспективного боярчика из провинции – но он навезёт с собой толпу своих родственников и друзей, понасажает их на хлебные места, отодвинув местных – и опять конфликт: «семья против урюпинских», плавали, знаем…

Монарх – человек практический и без предрассудков: для него не существует сословий – все, кто ни есть, его подданные. И он принимает самое естественное решение: найти какого-нибудь положительного, несуетливого, представительного и серьёзного увальня где-нибудь в самой далёкой глуши, да и обновить подгнившую династию здоровой деревенской кровью.

На Емелю выбор пал ровно по тем признакам, о которых я написал выше. Друзей у него нет, родственники его ни во что не ставят (а он, соответственно – их), но сам он по себе кадр вполне подходящий, нужными талантами обладающий. Опять же, не умник и не говорун. Всё как надо. Одна загвоздка: если вот так вот просто взять и привезти его из деревни – никто не поймёт. А, значит, нужно чудо.

Из сказки мы понимаем, что про «щуку» монарх, в общем-то, знал – иначе бы избавился от Емели сразу же: пока тот (неспешным деревенским говорком) будет формулу «щучьего веленья» произносить, с ним можно что угодно делать… Но нет ведь, ничего подобного не делается: насилие к Емеле попытались применить один-единственный раз, и то лишь затем, чтобы заставить приехать в столицу, а как только удалось его уломать, тут же перестали шашкой махать и больше уже не принимались. И не шибко-то изумляет царя самоходная печка, больше для виду…

Иначе говоря, есть ненулевые основания подозревать, что он-то и «дал леща» (т.е. подстроил историю с ведром). Волшебная щука – это такой (чудесный и секретный) атрибут царской власти, который Емеле «дали поносить» – причём со строго определённой целью. Цель – в том, чтобы «было чудо» (которое, как и в «Золушке», является универсальным оправданием любых экстраординарных действий, вроде брака принца со служанкой – или, наоборот, принцессы с простолюдином). Чудо получается, но несильно: (топор сам дрова наколол – эка невидаль, чего не наврут с пьяных глаз). И тогда организовывается «большое чудо» – оно же по совместительству и знакомство с принцессой.

Царь, в общем, неплохо понимал своего «клиента». И догадывался, что тот (как, впрочем, и он сам на его месте) ни за какие коврижки на свете даже смотреть «на эту дуру» не станет: не тот кадр. А потому монарх сделал две вещи: во-первых, крепко поругавшись с дочерью, от чего та впала в своё привычное состояние «ничего не хочу», устроил этот идиотский общегосударственный конкурс «рассмеши Несмеяну», а во-вторых, добился, чтобы Емеля на своей печке на него приехал – причём в тот самый момент, когда барышня уже заколебалась дуться (или деньги понадобились – а, значит, надо как-то к папе подольститься). И «всё получилось»: Емеля (сам ли, или посредством щуки – история об этом умалчивает) – сумел вызвать интерес у падкой до диалектно-этнической экзотики столичной штучки, и царь его торжественно наградил «рукой и сердцем» своей дочери. Куда ж денешься от такого подарка…

Самое интересное – это что случилось потом.

Понятно, что Емелю в его текущем виде сажать было нельзя ни на царство, ни на полцарства: ему требовался курс молодого бойца, а дочери, в свою очередь – интенсивная трудотерапия. А, значит, с точки зрения отца было бы правильно отправить её на несколько лет в ту самую деревню, «чтоб человеком стала». Но тогда надо и «щучье веленье» отнимать у Емели… вот он и отнял. И, когда это произошло (т.е. когда печь вдруг взяла и не поехала), парень, хоть и был не шибко умный, понял, как его взяли в оборот – и крепко обиделся на тестя.

Что из этого вышло – мы не знаем: знаем только (и этот-то аспект присутствует во всех без исключения версиях сказки), что расстались они с царём не очень-то хорошо. Но, тем не менее, нельзя не признать, что по существу монарх оказался в итоге прав. Подумаешь, дуться будут: брань на вороту не виснет. Зато судьба дочери (а потом, через какое-то время, и государства тоже) будет в надёжных руках. Какой ни есть дурак, а всё – хозяин…