"Владимир Краковский. Один над нами рок " - читать интересную книгу автора

головомойку они устроят теперь
Иисусам. Да, да, множественное число, их у нас целых три! Житья от них
нет, обнаглели вконец! Одного я, правда, слегка подлечил, он уже раввина
требует для обрезания, но все равно. Главное, чего они требуют, так это
введения средневековья. Хотят сжечь всех, кто в них не верит, включая
медперсонал".
"Они заодно? - спросили мы.- Не дерутся? Ведь каждый должен считать
остальных самозванцами".
"Я на это рассчитывал,- ответил главврач.- Специально поместил всех в
одну палату, надеясь, что они будут ссориться между собой и оставят в покое
остальных. Но не тут-то было! В первый день они действительно слегка побили
друг другу морды. Но уже на второй нашли выход: внесли в свой канон
небольшое дополнение, по которому не только Бог един в трех лицах, но и сам
Иисус - тоже в трех. И тоже - един. С тех пор, изображая единство, ходят в
обнимку. Попробуй косо глянуть на одного, оплеухи получишь от троих...
Но ничего, надеюсь, теперь языческие боги приструнят этих нахалов..."
Мы спросили о деньгах - вернула ли их жена, а если нет, то теплится ли
на это надежда. Слезы выступили на глазах главврача.
Пронзенные к нему жалостью, мы закричали:
"Пусть их! Стоит ли из-за денег лить слезы?" "Это не слезы, сказал
главврач.- Это пот". Он пытался скрыть свою слабость, но мы-то видели, что
слезы: пот стекает со лба, эти же текли из глаз.
"Но и потеть из-за них не стоит,- как бы поверили мы в невинную
хитрость этого мужественного человека.- Все же счастье не в деньгах. Вернула
ли вам их жена? Или еще нет?"
"Дачу она уже купила,- ответил главврач, и глаза его высохли.- Я ей,
суке, этого не прощу. Она вернет их мне сториhцей". На этот раз каплями
покрылся его лоб. Он стукнул кулаком по столу так, что вздрогнули не только
мы, но и люстра.
"Надо говорить стоhрицей",- поправил Вяземский, за что его все потом
отчитывали, говоря: "Зачем полез с грамотностью? Он раскрывает душу, а ты о
частях речи". "Разве я о частях?" - удивился Вяземский. "Пусть и не о них,-
согласились с ним.- Но, когда человек фактически исповедуется, можно ли от
него требовать витиеватости?" "Плевал я на витиеватость! - сказал
Вяземский.- Ваши претензии на редкость глупы. У меня впечатление, что я
окружен дураками".
Ума он был огромного, но мы, к сожалению, не всегда с ним соглашались.

Разумеется, мы ходили к главврачу не ради увлекательной беседы, а чтоб
освободить Пушкина. Но долгое время больших успехов нам добиться не
удавалось.
"Ребята,- говорил нам главврач,- в тысячный раз объясняю: будь моя
воля, отпустил бы его немедленно. Но есть решение суда.
Пушкин - рецидивист, на его счету две стрельбы по Дантесу, и обе не
мотивированы, разве это нормально? Его спрашивают: зачем стрелял? - он
отвечает: так захотелось... Его спрашивают: почему стрелял? - он отвечает:
не знаю..."
Главврач разводил руками и глубоко, как в спортзале, вздыхал.
После чего переходил на крик. "Если человек не знает, зачем стреляет,-
пусть сидит у нас! - кричал он.- Вот если ваш Пушкин даст себе труд