"Даниил Федорович Краминов. Дорога через ночь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

бои.
Хрипловатый, немного подавленный голос рассказчика заметно изменился,
стал чище, в нем появились теплые нотки, когда поляк, помолчав немного,
начал вспоминать о семье, которая приютила его.
- Я очень подружился с крестьянином, его звали Гастоном, фамилию вот,
к сожалению, забыл, потому что редко называл по фамилии, все больше Гастон
да Гастон. С ребятами его, подростками лет двенадцати и четырнадцати, тоже
подружился. Они со мной даже охотнее, чем с отцом, бывали. Хорошие ребята.
И забияки страшные...
Он заулыбался, видимо вспоминая их проказы, потом вздохнул.
- Прожил там несколько месяцев, - продолжал поляк спокойнее. -
Помогал по двору, в поле работал, в огороде. Пока шла война, в город идти
боялся: знал, что опять попаду в водоворот, который чуть было не унес в
могилу. А мне всё и все тогда опротивели. Это потому, что все забыли меня,
бросили, кроме семьи Гастона. Я жизнь людям отдавал, а они со мной, как с
камнем, который с воза упал, поступили: свалился, ну и ладно, лежи на
дороге...
Мысль об этом заставила его снова замолчать, сложить сердито губы.
Шрам опять налился кровью, а руки зашарили по скатерти с торопливостью
слепого, ищущего потерянное.
- Тогда был особенно зол на вас, - сказал, наконец, он. - Вы были
единственные мои друзья, за любого из вас я жизнью пожертвовал бы. Я верил
в то, что говорил Самарцев, - помните Васю Самарцева? - верность в
дружбе - самое дорогое в жизни, даже жизни дороже. Тот, кто много пережил,
знает это и не поступит иначе. А вы... Вы бросили меня на мосту, не
вернулись туда ни через час, ни ночью. Не искали меня и после того, как
немцев прогнали. А ведь я лежал совсем еще беспомощный. И ждал вас. Долго
ждал...
Мои щеки загорелись, и, чтобы скрыть пламя стыда, я поставил локти на
стол и спрятал лицо в ладонях.
- После того, что я узнал, - промямлил я, - нас трудно оправдать...
- Да разве в оправдании дело? - поморщился Стажинский. - Человек
всегда находит убедительное оправдание, когда нуждается в нем. А так
называемые "сторонние" и "объективные" судьи разделятся, как всегда, на
две группы: симпатизирующие оправдают, настроенные неприязненно осудят.
Оправдание одними стоит осуждения другими, значит, все это
уравновешивается и... не имеет смысла.
Он нетерпеливо двинул рукой по столу, словно отбрасывал что-то
неприятное. Все еще избегая смотреть мне в глаза, переложил обеденный
прибор с места на место и вздохнул будто с облегчением: объяснились, мол,
и слава богу! Поляк вопрошающе оглянулся на старшего официанта: когда же
примут заказ?
После неловкого молчания я спросил соседа, чем занимался он все эти
годы.
- Разным, - коротко и равнодушно ответил поляк. Неясно было, то ли не
хотел рассказывать о себе, то ли дело, которым занимался, не представляло
интереса. Я ждал, не возобновляя вопроса. Он встретил и проводил глазами
проходившую мимо молоденькую стройную американку и, повернувшись ко мне,
уже менее равнодушно повторил: - Разным... Очень разным. Сразу после войны
был в военной миссии во Франции, потом служил в армии, а затем даже