"Даниил Федорович Краминов. Дорога через ночь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

короткое время и через несколько дней вернусь домой, в Москву.
Он уставился на меня удивленно и недоверчиво, обшарил еще раз острыми
глазами мой костюм и опять остановил их с упрямой сосредоточенностью на
моем лице.
- Да наплюйте вы на костюм! Американский - потому что здесь купил,
поношенный - потому что давно ношу его. Вот и все...
Простое до примитивности объяснение изумило и даже обидело
Стажинского. Он резко отвернулся и поджал губы, точно боялся не удержать
что-то злое и оскорбительное, рвавшееся с языка. Шрам на бледной рыхлой
щеке еще более покраснел, подогреваемый невидимым внутренним кипением. Это
продолжалось, наверное, с минуту. Затем кипение стало убывать, шрам из
красного опять превратился в розовый, Казимир повернулся ко мне,
сконфуженно заулыбался.
- Простите меня, Забродов. Самое простое оказывается чаще всего самым
правильным.
Он покачал большой седой головой, усмехнулся, явно потешаясь над
самим собой: какого дурака свалял! Потом, посерьезнев сразу, объяснил:
- Понимаете, только час назад одного из этих встретил... ну, из тех,
кто за деньги сменил взгляды, друзей, родину. Говорит, трудно там, в
Польше, живется: того нет, этого не хватает. Вот и бежал из страны сначала
в Западную Германию, а потом сюда. Легкой жизни ищет. И американизировался
целиком, чтобы, говорит, внешним видом не выделяться. Наверное, поэтому и
про вас плохо подумал: выглядит по-чужому, во всем чужом - значит, думаю,
тоже за легкой жизнью погнался.
- Ну, как можно подумать...
- Подумать можно, - перебил он, спеша выложить свои мысли. - Подумать
все можно... Скажете, нас силой нацисты не сломили. Верно, сила не сломила
нас. Но время могло согнуть. А времени с тех пор много прошло. И трудного
времени.
- Время гнет одиноких людей, Казимир. Я не был одиноким. Я вернулся
домой, как только кончилась война, и все время был со своими, со всеми
своими.
Стажинский одобрительно закивал головой, и в его тоне снова
послышалась некая торжественность.
- Понимаю. Теперь все понимаю. Раз вы были со своим народом, вы не
могли стать иным.
Мне показалось, что настало время, когда можно спросить о том, что
волновало меня с первой минуты: как спасся он. Я понимал, что это мы
"убили" и "похоронили" его у того моста в Арденнах.
Казимир сразу помрачнел, точно ему напомнили о чем-то неприятном,
тяжком, губы изогнулись страдальчески, а розовый шрам на щеке опять
покраснел. Его длиннопалые руки с морщинистой кожей беспокойно задвигались
по скатерти, словно искали на ощупь что-то мелкое, но важное, а найти не
могли.
- Я и сам точно не знаю этого, - тихо ответил он, избегая моего
взгляда. - Пуля прошла у самого сердца, сбила с ног, но, как видите, не
убила. Немцы, наверно, оттащили меня с моста и оставили на насыпи. Ночью
крестьянин-бельгиец, возвращавшийся из соседней деревни, услышал стон,
подобрал меня. Принял за соотечественника, попавшего под немецкую пулю, и
лишь позже догадался, кто я. Прятал в своем подвале, пока в Арденнах шли