"Джудит Крэнц. Школа обольщения " - читать интересную книгу автора

то есть передать словами особенный аромат Парижа. С узкого балкона были
видны каштаны и высокая трава Булонского леса. Комната оказалась просто
обставленной - высокая продавленная кровать, застеленная потертым и
вылинявшим покрывалом, и такой же тканью желтого цвета обтянут толстый валик
в изголовье. Внизу, в маленькой комнатушке, располагался туалет, где для
пуска воды нужно было потянуть за цепочку, и висела тонкая, мягкая бежевая
туалетная бумага. Зато в жилой комнате имелась раковина с небольшим
зеркалом, и Билли сообщили, что если ей захочется принять ванну, то она
должна поставить в известность графиню и та предоставит ей свою собственную
ванную комнату.
От волнения Билли едва не забыла о еде, но, когда легким стуком в дверь
ее известили о том, что обед подан, она почувствовала, что голодна как
никогда в жизни. Она вошла в столовую, где в углу стоял небольшой овальный
стол, и в предвкушении потянула носом. В отличие от столовых Бостона и
Эмери, в воздухе этого помещения не пахло едой.
Две дочери графини ожидали, когда их представят Билли. Каждая из них
пожала ей руку и со степенной любезностью произнесла несколько слов
по-французски. Билли никогда еще не видела таких девушек: младшей, Даниэль,
было шестнадцать, а старшей, Соланж, семнадцать, но они выглядели словно
четырнадцатилетние американские девочки. У них были почти одинаковые лица -
бледные, заостренные, со строгими правильными чертами, длинные прямые
светлые волосы, расчесанные на прямой пробор, и светлые серые глаза. От них,
одетых в одинаковую монастырскую форму - плиссированные темно-синие юбки и
бледно-голубые блузки, - исходило ощущение непоколебимого достоинства, как
от не ведавших тревог английских школьников. Казалось, в девушках нет ничего
французского.
Послышавшийся звон и грохот возвестили, что Луиза катит старинную
двухъярусную деревянную тележку из кухни, расположенной на дальнем конце
Г-образной квартиры. Билли усадили рядом с графиней, осторожно разливавшей
жидкий, но очень вкусный овощной суп: сначала себе, потом Билли, потом
девочкам. За супом последовали яйца всмятку, по одному для каждого, и
зеленый салат с тоненьким ломтиком холодной ветчины. После каждого блюда
Даниэль и Соланж убирали тарелки и аккуратно ставили их на тележку. На столе
стояла корзинка с хлебом, однако Билли заметила, что никто его не ест, и ей
не хотелось начинать первой. К тому же она с ужасом обнаружила, что не
знает, как правильно сказать по-французски "Передайте мне, пожалуйста,
хлеб". "Voulez-vous me passer le pain?" или "Passer le pain, s'il vous
plait"? Она решила, что вообще не должна ничего говорить, если не может
сказать правильно. Французский, на котором Билли так уверенно читала и
писала в "Эмери", не имел ничего общего с теми журчавшими, плескавшимися
звуками, которые издавали девочки, переговариваясь с матерью. Одно слово из
ста казалось Билли смутно знакомым, но вскоре все крупицы смысла потонули в
волнах нараставшей паники, и Билли осознала, что где-то когда-то ею была
допущена невероятная ошибка: если это французский, то она на нем не говорит.
Совсем не говорит!
Когда убрали вторую перемену, на столе расставили чистые куверты и
мадам выставила перед собой небольшое блюдо. На нем в соломенной плетенке,
украшенная свежими салатными листьями, красовалась маленькая головка сыра.
Графиня неторопливо отрезала себе кусочек и передвинула блюдо к Билли. Билли
отрезала точно такой же ломтик, что и мадам, слишком напуганная, чтобы взять