"Иосиф Игнатий Крашевский. Гетманские грехи" - читать интересную книгу автора

рта, придав всему лицу выражение суровости. Лоб был прорезан глубокими
складками.
Она медленно подошла к краю крыльца, вперила взгляд куда-то вдаль,
туда, где был лес, и виднелась дорога... смотрела, но ничего не видела;
слушала, но звуки не доходили до ее слуха. По ее лицу было видно, что все
ее мысли и вся сила духа сосредоточились где-то внутри ее существа и
раздирали ее: там мелькали образы, и раздавались голоса, заглушая все
звуки извне. Всем существом ее овладело какое-то оцепенение.
Что-то придавило ее такой страшной тяжестью, что она едва могла
двигаться. Боль часто ложится камнем на грудь и оловом на голову.
Так она стояла некоторое время в полной неподвижности, но вдруг
какое-то неуловимое для других внешнее впечатление вернуло ее к жизни. Она
вздрогнула и оглянулась. Полная нечувствительность вдруг сменилась
обостренной чуткостью. По тому, как она смотрела в сторону деревни, как
будто прислушиваясь к чему-то, можно было догадаться, что она кого-то
оттуда поджидала.
Но из молчаливой деревеньки едва-едва доносился шум возвращающегося с
поля стада, скрипение колодцев да пощелкивание аистов.
Ухо нормального человека не уловило бы ничего в этом хаосе звуков; но
женщина находилась сейчас в том состоянии духа, который дает ясновидение.
Еще минуту тому назад она не заметила бы пушечных выстрелов, теперь
она слышала то, что не было доступно обыкновенному человеку, и видела
сокрытое от всех глаз. С напряженным вниманием она прислушивалась к
каким-то звукам вдали, и лицо ее понемногу оживлялось.
По песчаной дороге стучало что-то, и, может быть, только она одна
различала эти стуки.
Но стук становился с каждой минутой все более громким, и она могла
вздохнуть свободней.
Теперь она была уже почти уверена, что приближается то, чего она
ждала. Но прошло довольно много времени, прежде чем она убедилась, что
ожидания ее не напрасны; наконец, у больших ворот при въезде в усадьбу
показалась довольно элегантная коляска, в которую были запряжены две
рослые лошади в нарядных хомутах.
На козлах сидел кучер в ливрее с гербами и нашивками, а в коляске -
маленькая фигурка в треуголке и французском мундире восемнадцатого века, с
тростью в руке и в плаще песочного цвета на плечах.
Прибывший был уже немолод, но отличался живостью и подвижностью, а
его иноземный парик и круглое, загорелое лицо с черными, быстрыми
глазками, пухлое, бритое, бабьего вида, обнаруживали в нем человека
нездешнего и какой-то иной породы.
В ту минуту, когда парадно одетый кучер собирался с шиком подъехать к
крыльцу бедной усадебки, маленький человечек хлопнул его по плечу, давая
знать, чтобы он остановился у ворот. Важный кучер с неудовольствием
повиновался, показывая всем своим видом, как это было ему неприятно:
никогда еще ему не приходилось прятаться за плетнем.
Женщина, поджидавшая на крыльце, завидев гостя, медленно и
величественно пошла ему навстречу, понемногу ускоряя шаг, но маленький
француз предупредил ее, выскочив из коляски, и почти бегом направился к
ней, приподняв шляпу и улыбкой приветствуя ее.
Хотя он был немолод и некрасив, а костюм не делал его изящнее, но