"Петр Краснов. Кинематограф " - читать интересную книгу автора

январе 1911 года, видишь отрывочные заметки, ничего цельного, а потому, быть
может, на "Россию" оно и не произвело такого впечатления, как землетрясение
в Мессине. Там сразу рушились многоэтажные дома, там почва уходила из-под
ног и в одном месте на маленьком пространстве земли гибли тысячи людей и
разрушалась многовековая культура. Здесь постепенно расшатывались и падали
маленькие жалкие домики, смазанные из глины, - "ласточкины гнезда", и гибла
только грязная киргизская беднота, застигнутая врасплох под своими толстыми
земляными крышами.
Когда проезжаешь Верный днем и видишь широкую улицу, упирающуюся в
высокий снеговой хребет, серебряные вершины которого, искрясь перламутром,
тонут в прозрачной синеве бездонного неба; когда по сторонам задумчиво шумят
желтеющие тополя, раскидистые карагачи городского сада и тихо журчат вдоль
них прозрачные арыки, невольно говоришь - "это город, пострадавший от
землетрясения? Полно, точно ли? Какой громадный розовато-голубой,
приветливый и яркий стоит собор! Как же не рухнула эта кирпичная громада? А
прочные "ряды" торговых лавок? А местный "Мюр и Мерилиз" - магазин
Шахворостова с его каменными стенами? Дом военного губернатора? А приют, а
эти громадные стройные тополя и карагачи? Какое же это землетрясение?
Но вот большой дом с пробитою брешью в стене обратил ваше внимание:
окна разбились, оконные переплеты поломаны; за осыпавшеюся штукатуркой видны
осыпавшиеся кирпичи... там дальше раздался и осыпался земляной забор; здесь
балки подпирают стену дома, выпятившуюся наружу; там полдома стоит с
облупившеюся штукатуркой. Что-то было, и это что-то, очевидно, было ужасно.
Девять месяцев прошло с того дня, и Верный живет, прислушиваясь к
земле, к тому, что делается под землею, и говорит, и думает о землетрясении.
Если бы не долг для одних, не широко начатая торговая операция для других,
не денежная невозможность для третьих, а главное - не спокойствие и
уверенность его правителя генерала Фольбаума, не дающего и думать о
землетрясении, не широкая помощь и сочувствие Государыни Императрицы, а с
Нею той далекой и милой родной "России" - он разбежался бы...
Чувство землетрясения и особенно такого, каким подвержен Верный, совсем
особенное, слишком непонятное, слишком чуждое человеку. Когда налетает вихрь
и валит деревья и сыплет дождем; когда гремит гром и молния бьет людей и
зажигает постройки: это все страшно. Но это идет от стихии, которой мы
никогда не верили и которая нам всегда была страшна и нами изучена. Мы
видим, как собираются тучи; вот подул свежий ветер, зашумел листьями: гроза
надвигается. Мы знаем точно, что нам сделать, как и где укрыться... И буря
на море нам понятна. На то и море! Там мы молимся Господу Богу особенною
молитвою, мы ищем берега и знаем, что там, на берегу, мы спасены... Но
земля! Земля, которой мы верим, которую мы привыкли видеть тихой и
неподвижной!!.
Сначала раздался удар... Это было ночью под Рождество. Этот удар
выбросил людей, мирно спавших в постелях, повалил шкапы и печи, треснули
дома, обрушились земляные постройки и придавили спящих.
Испуганные люди выбегали босиком, в одном белье на жестокий мороз и,
странное дело, не простудились. В дома боялись войти. Потом все стихло, и
снова удары. В громадной зале губернаторского дома большие царские портреты
были сброшены на землю, люстры качались, а от осыпавшейся и падавшей с
потолка и стен штукатурки пыль стояла такая, что с зажженной свечой не было
ничего видно. Кресты на церквах покосились; со всех сторон шли рассказы, как