"Петр Краснов. Подвиг" - читать интересную книгу автора

почему то дорогимъ и льстившимъ ему.
- Вотъ никогда бы не подумала, что у тебя будетъ такое лицо? Ты всегда
былъ у насъ кругленькiй.
И вотъ тутъ у тебя были ямочки... И рУснички были у тебя длинныя,
предлинныя... И то сказать сколько ты... Сколько мы всУ пережили...
Она хотУла его спросить, вУруетъ ли онъ въ Бога, молится ли, ходитъ ли
въ церковь, - и не посмУла, а онъ ее понялъ безъ словъ и нахмурился, и когда
нахмурился, сталъ уже совсУмъ не похожъ на того славнаго вихрастаго
мальчугана, который такъ изящно носилъ бУлую матросскую рубашечку,
отороченную голубымъ и кого она готовила въ корпусъ. Она всмотрУлась въ
него. Она его узнавала и не узнавала. Припоминала его прежнiя черты и
отъискивала ихъ въ зтомъ молодомъ человУкУ въ странной для ея Шуры
шофферской одеждУ. Онъ былъ ей родной и чужой въ тоже время.
Откуда у него такъ близко поставленные глаза и эта упорная, непонятная,
неразгаданная мысль въ нихъ? Мысль манiака или сумасшедшаго... Онъ смотрУлъ
на нее, не мигая, и не могла она угадать, что онъ про нее думаетъ.
- Шура, - сказала она съ нУжною ласкою, - ну, разскажи намъ, какъ ты
добрался до насъ, какъ жилъ всУ эти годы?... Господи!.. десять съ лишнимъ
лУтъ мы не видались... Оставила я тебя мальчикомъ, а вижу взрослымъ молодымъ
человУкомъ. Но ты вУдь мнУ не чужой?... Да, мой родной?... Мой милый...
- Не называй меня... - Тутъ логически должно было послУдовать слово: -
"мама", но оно не послУдовало. Оно точно выпало изъ памяти Шуры, какъ
выпадаетъ слово изъ печатнаго набора, и Шура его не произнесъ. Она ждала и
жаждала этого слова, и, не услышавъ его, смутилась и все прислушивалась,
какъ онъ будетъ ее называть?... Онъ ее никакъ не называлъ. Говорилъ "ты",
можетъ быть, потому, что она ему говорила "ты", но за этимъ сердечнымъ "ты"
былъ холодъ безъимянности.
- Не называй меня Шурой. Особенно при другихъ... при французахъ. Я
Мишель... Мишель Строговъ. Вотъ мой паспортъ.
Онъ ей подалъ паспортъ. Паспортъ былъ французскiй, и въ немъ
дУйствительно было прописано, что онъ Мишель Строговъ, родившiйся въ Россiи.
- Но какъ же это такъ?... - растерянно спросила она. - Ты перемУнилъ
подданство?... Ты больше не русскiй?
Ей это казалось ужаснымъ. Просто таки невозможнымъ. Онъ холодно
посмотрУлъ ей прямо въ глаза и съ тихой жуткой усмУшкой сказалъ:
- А ты развУ русская?...
Она поблУднУла. Ударъ, ей нанесенный, былъ слишкомъ силенъ. Ей
казалось - она его не снесетъ. Но она продолжала настойчиво допрашивать. Она
хотУла знать всю правду, какъ бы ни казалась она ей ужасной.
- Но какъ же ты сталъ французомъ?.. Ты лгалъ?... Въ это слово она
вложила всю силу души, все возмущенiе и отвращенiе ко лжи.
Онъ не смутился. Казалось, даже не понялъ, какое такое преступленiе онъ
совершилъ. Его лицо оставалось холоднымъ. На немъ появилась презрительная,
чуть замУтная усмУшка.
- Я выросъ и воспитался въ огнУ революцiи. Буржуазные предразсудки мнУ
чужды. Почему нельзя сказать то, что выгодно и нужно по данному моменту? Это
просто непрактично и глупо. МнУ иначе нельзя было. Надо было жить. Безъ
этого нельзя было пробиться и стать человУкомъ. Быть человУкомъ - это
главное. Это самоцУль. А тамъ русскiй, французъ, нУмецъ, японецъ - не все ли
одно?... Это отсталыя зоологическiя понятiя... Я съ ними не считаюсь. Да что