"Петр Краснов. Пой, скворушка, пой" - читать интересную книгу автора

стеклом центра, где лезла настырно на вид, щерилась всюду и подмигивала
блудным глазом реклама, бабье во всех видах, все на продажу - сиськи, попки,
письки... Из-за угла вывернул на дурацкой скорости, чуть не сшиб его
здоровенный, разукрашенный, как елка, джип - крупный ворюга, видно, сволочь.
Тащился, всему здесь чужой тоже, ненужный этому пустому, какой-то смысл свой
потерявшему многолюдью; а стоило за угол свернуть и квартал всего пройти, к
автовокзалу, как пошла старая, куда как знакомая и донельзя запущенная
теперь и грязная застройка, хлам ее всякий, ничего-то оно тут не
переменилось.
Стылым встретила изба, холодно-прогорклым теперь духом, который ни с
чем и никогда не спутаешь и не забудешь, - прошлым, какому не вернуться. Уже
сумерки копились по заброшенным углам, и некогда было сидеть, оглядываться в
родном, не то что почужевшем, но как-то отстраненно и пытливо глядящем на
тебя со всех сторон обиходе: каким вернулся?.. А ни таким, ни разэтаким.
Никаким.
Через темные сенцы в сарай прошел, куда светлей там было от пролома в
рубероидной крыше, под которым навеяло за зиму плотный язык снега. Дров
оставалось на неделю в обрез - вот и работа, главная пока из всех. В дальнем
углу, правда, полуосыпалась источенная мышами и временем скирдушка кизяка
незнаемо уже каких лет, механической - из-под пресса - выделки, когда еще
отец жив был, мужиков помоложе нанимал за магарыч к прессу, самому-то
невмоготу было уже с вилами при спешной такой, в измотку, работе. Сгодится и
кизяк, даже и крошево его можно засыпать в печку через кольца плиты, как
уголь; но это уж так, на крайний случай, не топка будет - слезы.
Облупилась вся и будто похилилась голландка, а вроде б, сестра
говорила, в исправности. Подложил для пробы дровишек помельче, запалил
газеткой пожухлой из целой стопки их, прихваченной в сарае, едва ль не
советских еще времен. Горький, саднящий чем-то в горле дым пополз из нее,
полез, хоть руками его туда, назад, заталкивай. Все двери пооткрыл наружу, а
не налаживалась пока тяга. Стоял, курил на косом крылечке, оглядывал
ненарушимый покой знакомых до каждой впадинки увалов по закатно розовеющему
уже из-под туч окоему, северного взгорья Шишая тоже, по какому и названо
было когда-то сельцо. И постройки его состарившиеся мало в чем прибавились,
бедняцкие, если сравнить с краями, где его покидало-помотало... что, хуже
других работали? Нет, никак этого не скажешь. Доля другая, вот что.
Заглянул еще раз в избу - не подвела все ж старая печура, с
покряхтыванием каким-то сторонним, чердачным будто, но загудела, вобрала в
себя ближний к устью дым, прочистила воздух в печном закутке, хотя в обеих
половинах дома все пласталась тяжело и холодно, застойно гарь и еще
сумрачней показалось, и чем-то отчужденней стало, бесприютней... Нет уж,
домок, принимай таким, какой есть. И дверей не стал закрывать, пошел к
соседям стародавним напротив, Лоскутовым, - сказаться, чтоб не лезли потом
на засветившееся ни с того ни с сего в избе-сироте Макеевых окно, на дым из
трубы, не досаждали расспросами и разговорами.
Сидел потом перед открытой печной дверцей на скамейке, отцом для того
сделанной, курил опять, слушал умиротворенные уже потрескивания и шорохи
прогоравших и опадавших в огненные пещерки углей, поиск и возню мышей за
посудным шкафом. Думал, раскладывать пытался первые свои прикидки на здешнее
теперь, в какой уже раз за все его скитанья новое житье-бытье... новое?
Ладно бы, на тридцать восьмом году жизни да в ином каком месте, как до сих