"Петр Краснов. Пой, скворушка, пой" - читать интересную книгу автора

мало, одной-то. Какой ни пустяк бывает дело, а все проси да плати, а мужикам
нашим одно надо - натурой. Деньгами-то, что ни говори, а зазорно брать со
старухи, да с ними еще и ходить надо, искать; а самое подходящее - чтоб не
отходя от кассы: налил и... Оприходовал, да. Ну, куда деваться - гнать
пришлось, заправски, жить-то надо. Райка ей то мешок-другой сахару, а то и
сырца флягу подкинет - для самопалу, тот и вовсе за мое-мое шел, крепкий до
сшибачки, она ж не мухлевала, когда разводила-то. Огород держала чуть не до
последнего, поросят, курей да этих... индоуток для дочки полон двор, это ж
сколько надо всего - сил, рук? Так и жила: ночь-полночь - все к ней,
колобродят, стучат. Бабам, понятно дело, это не дюже нравилось, скандалить
приходили; ну, а с другой стороны, рассуждал понятливо Лоскут, наш брат
свинья грязь везде найдет, гонят-то по селу вон сколь. Чемергес-то.
Василий молчал, уперев глаза в оголовки сапог. Лоскут не врал, в том и
нужды не было. Оттого что скверней этого мира, слепленного из никем еще не
проверенных догадок и надежд, из мук, страхов и царящей над всем этим
неопределенности пустой и жестокой, может быть только правда о нем самом,
мире этом... А то, что она одновременно и жестока, и пуста, он знал. Как и
то, что от человеческого в человеке еще меньше добра ждать надо, чем от
животной исподницы его... вовек не знать бы его, человеческого, не видать.
Жить бы где-нито на кордоне, как лесничий тот днестровский, а если к людям,
то в сельпо лишь. Бог отвернулся, говорят, - а что от нас ждать, от
опущенных изначала? Давно бы пора - оно, может, пораньше и кончилось бы все.
Все, что с самого начала так нелепо, наперекосяк с человеком затеяно,
задумано было.
- А бабка... да-к молилась дюже. Придет к Маринке, плачет. А моя ей: да
плюнь ты!..
Выспрашивал сосед, где это, дескать, живал-бывал столько лет, - значит,
не так еще пьян Федька был, не одного себя слышал. Василий позагибал пальцы:
семь, оказывалось, мест переменил - это те только, где устраиваться пытался,
осесть. И везде беженцем, считай, чужаком... знать бы- сразу сюда, опять
подумал он; какое-никакое, а нашлось бы дело. В работягах дельных и тут
никогда излишка не было, все та же колода этих самых механизаторов широкого
профиля: запил - в слесаря или с вилами на скотный двор, чуть проморгался
опять за рычаги, за штурвал...
Когда под Актюбинском в пригородное хозяйство сварщиком его взяли, даже
квартиру обещали, и стал он было работать так, как оно положено работать,
электросваркой такую жестяную тонь сшивал, за какую и газосварщик не всегда
брался, местный трудовой - спрохвала* - народ ему без обиняков особых
выразил: лучше всех хочешь быть? Ну-ну... Так ли сяк, а выжили, квартиру
перехватили, муть всякую, сплетни пустили - выжали.
- Все нас продали, - горестно сказал Лоскут, - вся черножопия наша...
- Не знаю... меня все больше свои продавали. Русские. - И вспомнил
Гречанинова слова и почти повторил их: - Тут такое дело: предать может
только свой. А чужой - он и есть чужой, с него какой спрос.
Да в том же Кремле, с самого начала - кто сидел, нас продавал? Хуже
некуда, когда свои.
А тот все расспрашивал - ну, как у бабы любопытства... И кое-что об
Алма-Ате ему, так и быть, о Бендерах тех же рассказал, когда руманешты
прорвались туда, вломились, и как грабили, убивали подряд, - для того еще,
может, рассказал, чтоб на лицо его поглядеть... Вполохоты говорил, самого