"Петр Краснов. Пой, скворушка, пой" - читать интересную книгу автора

орудовал, а он стаскивал все в кучи на опушку, продираясь сквозь заросли
уремного, первыми заморозками прихваченного уже и сыпавшего узкой листвою
ивняка. Потом Ванька, скинув с себя все, даже и трусы, в несколько саженок
перемахивал студеный, едва ль не до дна проглядываемый омуток со сгнившей
вершей на берегу - тогда уже закалялся, в военное готовился училище, - и они
сидели на жухлой траве у костерка, отца ждали, который должен был подъехать
за хворостом на рынке*; скотником вечным был отец, от него и пахло-то всегда
сеном с силосом и навозом. По-осеннему тихо и пусто было на речке, и лишь
отдельные невнятные клики дальней, пластавшейся где-то над селом грачиной
стаи доносило сюда - звали, тоскливые, куда-то лететь отсюда, из немоты
этой, безответности земной и небесной, к иному...
Склады боеприпасов под Хабаровском рвануло так, что даже и в глухой ко
всему, кроме дележки власти и деньги, столице услышали. Гадали, толковали
диверсия ли, о жертвах и вовсе как-то невнятно сообщали, вроде как о
пропавших без вести, потом быстро замяли все это вместе с разговорами и
какими-либо упоминаниями - не было, нету... Извещенья и тела без огласки,
как водится, рассылали-развозили, и что там от капитана Макеева запаяно было
в гробу - знали, может, сослуживцы лишь одни, жене с дочкой не показали. С
похорон от невестки, какую он и в глаза-то никогда не видел, только письмо
получили с фотокарточками - яркими по-нынешнему, словно бы и праздничными,
когда б не лица и красным с черным обтянутый гроб в нарядном цветнике
венков... все расцвечено теперь радужной какой-то, зазывно-яркой гнилью, и
чем разноцветней, тем гнилее. Чего доброго, а хоронить научились,
попривыкли. Чуть не месяц по раздербаненной, с последних катушек съехавшей
стране шло к нему в Днестровск письмо, нет-нет да переписывались с братом,
адреса-то имелись; и запоздало и оттого, казалось, еще мучительней гнуло
хотя к чему он мог успеть, к кому? К Ивану, солдату? Так он и сам по тому же
краю, под этим же ходил, и судьбы не запередишь. Но мать, как мать-то с ее
сердцем больным снесла все, перемогла?.. А только что женился как раз, в
долгах как в шелках, следом и переезд затеяли к тестю на хутор из общаги при
электростанции, где слесарил Василий несколько уже лет, где и с Оксанкой
сошелся, - не вырваться, только и смог, что сестре дозвониться кое-как,
через пень-колоду, через все границы...
А уже и задумка нарисовалась заветная, в какой уж раз: построиться,
своим домом зажить и мать перевезти к себе, новая родня вроде не против была
и земли хватало. Вариант подворачивался с кредитом, со сборно-щитовым
домишком - главное, мать из Шишая, как из дожившей свой век, вот-вот готовой
завалиться халупы вытащить, пригреть, на сеструху надежды никакой, не хотела
к себе брать. Но что в них, задумках наших, когда сама жизнь сдурела будто,
вызверилась, бьет чем ни попадя и по чему ни попало, только успевай
поворачиваться... Блокада со всех сторон навалилась, давили самодельную их
республику как могли - ни продать ничего толком, ни купить, какие уж тут
кредиты. А примак не то что кому другому - сам себе не хозяин: кошка
хозяйская чихнет - и той здравия пожелай...
Федька прямо на глазах пьянел - все к той же примете; но разве что
языком слабел и в словах уже малость путался, а никак не памятью... вот
зачем она ему, спросить, такая? Все знал о Мишке о том же, об Иване, такое
помня, о чем и он, брат, не ведал вовсе или напрочь забыл. О матери
рассказывал, как она жила тут годы все эти: не сказать, чтоб уж так
бедовала, Раиса подбрасывала временами кое-что на прожиток, но и хорошего