"Петр Краснов. Понять - простить (Литература русской эмиграции)" - читать интересную книгу автора

- Вы что хотите, Кусков? Рыбу или мясо?
- Мне, право, князь, все равно.
- Нет-нет! Сегодня вы наш гость. А, здравствуйте, господа. Как мило,
графиня, что вы не опоздали, - приветствовал князь Ростовский вошедших в
кабинет двух штатских с дамой. - Вы незнакомы? Это - Кусков, мой тов... мой
друг по полку. Вместе воевали. Храбрейший офицер. Герой, но не герой в
кавычках... Ах, Кусков, не люблю я этот тип русского героя. Один целую роту
в плен взял. Ему мало четырех георгиевских крестов, он ухитрится в разных
армиях, на разных фронтах восемь набрать и так их и носит в два яруса, не
стесняется, что статутом не предусмотрено. Послушаешь его, подвиги - один
необыкновеннее другого, а на деле - все врет. Русский "раненый" в кавычках и
русский "герой" в кавычках - это нечто ужасное. Это фундамент большевизма.
Так вот, графиня, Кусков - действительный герой, скромный, молчаливый, не
будет вам глупостей рассказывать, но, когда нужно, ничего не испугается. А
это, Кусков, - наша милая графиня Ара - Варвара Николаевна Пустова, тоже
герой без кавычек. Как добрались, Ара?
- О, я не могла отыскать такси и шла пешком. Такой бураск (Bourasque -
ветер с дождем (фр.)) налетел, что чуть мою ширму (Der Schirm - зонтик
(нем.)) не сломал, - сказала, картавя, графиня.
- Браво, графиня! - воскликнул совершенно лысый молодой человек в сером
костюме, с бритым лицом и тонким носом над пучком стриженых усов. -
Прекрасный русский язык! Вы в эмиграции скоро совсем перестанете говорить
по-русски.
- А что я сказала такого, что вы, Серега, смеетесь? Вы всегда
надсмехаетесь надо мной.
- И чем "бураск" и "ширма" хуже вашего добровольческого жаргона, -
заступился князь. - Вы тоже недалеко ушли, когда рассказывали мне, как
"драпнули в два счета" от Орла, боясь за обоз со своими вещами, "подарками
благодарного населения". Или о том, какой "тарарам" у вас был, когда крушили
вы Жлобу... Нечего корить. Кусков, вы на нашего Серегу не обижайтесь. Сергей
Сергеевич Муратов любит поддеть человека, недаром в белой чрезвычайке, то
бишь - контрразведке, служил... А это - пан Синегуб, Павло - украинец, и
щирый, - указал он на ставшего в стороне у камина худощавого человека,
довольно странно одетого в черную черкеску без гозырей.
Князь обернулся к метрдотелю и заказал меню завтрака.
- А теперь, господа, прошу водочки. Ара, разлейте ее нам. Из ваших
милых ручек она вдвойне вкуснее покажется. И водка, доложу я вам, - еще
довоенного времени. Золото, а не водка... Семужки, Кусков! У них, Кусков,
семга очаровательная, и вот селедочки в масле - первый сорт. Ну, бывайте,
здоровы, господа!
На диван, за овальным столом, сел князь. Он посадил рядом Кускова.
Против них сели Муратов и Синегуб. Лицом к окнам, по правую руку князя,
графиня Ара. Кусков всматривался в лицо графини. Было что-то знакомое в нем.
Бесконечно милое. Что-то болезненно дорогое напомнило ему и самое имя. Но не
мог разобрать черты лица. Модная шляпа grande cloche (Большой колокол (фр.))
с широкими, в ширину плеч, полями была надвинута на брови. Полный овал
слегка нарумяненного лица был чист. Зубы сверкали ровные. Изящная линия шеи,
чуть полной для ее юного подбородка, опускалась к плечам и обнаженной груди,
покрасневшей от загара и ветра. Глаз и верха лица не было видно под шляпой.
На графине было свободное платье с широкими до локтя рукавами, подхваченное