"Милош В.Кратохвил. Европа кружилась в вальсе (первый роман) " - читать интересную книгу автора

счастлив, уверен в себе и... и... И вот такого ты мне приводишь! Мне, мне,
который... - тут он извлек из фрачного жилета кончик цепочки, на которой не
было часов, грустно взглянул на нее и поднялся. - Вы правы, господа, пора!
И хотя Габерланд с Комареком, собственно, за ним и пришли, он их
покинул и упругой походкой направился по коридору в зал, направо и налево
отвечая на приветствия высокомерным кивком головы - все равно, встречал ли
он мужчину или даму.
- Вы с ним на "ты"?
Габерланд улыбнулся:
- Он со всеми на "ты". Опомниться не успеешь...
- Однако сцену, которую он здесь перед нами разыграл, я при всем
желании назвать верхом остроумия не могу.
- Не говори, что день негож, коли на вечер не похож! Поверь, он человек
своеобразный, он отталкивает и привлекает в одно и то же время. Проявляет
себя по-разному и противоречиво...
По мере того как они продвигались к залу, к ним примыкало все большее
число людей, которые спешили в том же направлении, ускоряя шаг и вытягивая
шеи, чтобы увидеть желаемое.
- Торопятся занять места, откуда будет хотя бы все слышно.
В правом углу зала словно бы роились пчелы, которые то и дело отлетали,
чтобы сгрудиться вокруг матки. Где-то там среди толпящихся гостей восседал
Ганспетер - не иначе как подле хозяйки дома. Когда Габерланд и Комарек
приблизились, их, как и прочих опоздавших, встретили шиканьем те, кто уже
добрался до источника развлечения и теперь призывал подходивших соблюдать
тишину. Гудение роя мало-помалу стихло. И в наступившей тишине Комарек
услышал голос Ганспетера, но прошло некоторое время, прежде чем он убедился,
что не ошибся. Скучающе-иронический тон, каким драматург только что встретил
Комарека, сменился неожиданно резким, едким, почти злым и в то жэ время
пронизанным печалью. К началу они не успели, но Габерланд сориентировался по
первым услышанным словам:
- Его излюбленная тема - "Титаник"! Коронный номер, который он, однако,
каждый раз дополняет, развивает...
- Тсс!.. Тсс!..
- Что вы на меня уставились? - голос Ганспетера рассек тишину, как
щелканье бича. - Зажмурьте-ка лучше глаза. Вот так! Покрепче! Пока во тьме
под веками не вспыхнут зеленые и красные фейерверки. Не вздумайте открывать
глаза! А теперь надавите на глазные яблоки пальцами. Ну как? То-то
заплясало! Искры, кометы, все цвета радуги и тьма, тьма, которая вдруг
обрела цвет. Довольно. Теперь отнимите руки, но глаза пока не открывайте.
Радужные водовороты еще кружатся, водовороты, волны, гребни волн над
темно-зеленой пучиной; вы на пароходе, пароход рассекает гребни волн, и
брызги пены вновь и вновь окропляют палубу судна, точно новорожденного, тоже
не ведающего, что его ожидает. А то, что его ожидает, уже близится,
невидимое, неисповедимое, таящееся в глубине, безжалостное, пронзительно
ледяное... Льдина, гигантская льдина, которой играет море, а она, в свою
очередь, играет со всем, что попадается ей на пути, вот хотя бы с такой
посудиной, как "Титаник". Эта крохотная, покрытая снегом шапочка,
покачивающаяся на поверхности воды, словно безобидный буек, - что она может
сделать самому быстроходному и самому мощному из всех трансатлантических
лайнеров, которые когда-либо сходили с самой современной верфи мира? И