"Милош В.Кратохвил. Европа в окопах (второй роман) " - читать интересную книгу автора

веревками со стороны открытого борта и едва успеваю свесить ноги через
боковой брус, как Франтишек уже понукает коняг, и телега проезжает под аркой
ворот. Вскоре тяжелые, обитые железными обручами колеса сворачивают с шоссе
и вот уже грохочут по камням полевой дороги. За поросшей кустами акации
ложбиной дорога идет вверх, врезаясь в расщелину между лесистыми склонами;
носками ботинок раздвигаю стебли травы, сгибаю головки гвоздик, дотрагиваюсь
до желтых одуванчиков, и мне нипочем, что доска, на которой меня
подбрасывает, такая твердая, а икры ног оббиты о боковой брус. Все это
неразрывно связано с поездкой, которая для меня необычайно важна, потому что
я вместе со взрослыми буду делать серьезное дело. Ведь мы едем за урожаем на
поле "под горами" (ах, эти низенькие, покатые холмики!). Но вот доска подо
мной резко подпрыгнула - это знак, что телега покинула полевую дорогу,
сейчас ее колеса начнут мягко вгрызаться в стерню. Нетерпеливо соскакиваю с
телеги, бегу вдоль копен в конец ряда, где сейчас начнут грузить снопы на
подводу. Франтишек вручает мне вожжи, теперь я буду ездить от копны к копне,
возле каждой потяну за вожжи, кони остановятся, и я буду ждать, пока
последний сноп не вознесется на вилах на самый верх воза, где Франтишек их
укладывает. Потом снова дерну вожжи, кони меня слушаются, налягут на
постромки и двинутся с места. До сих пор ощущаю в ладони потрескавшуюся кожу
вожжей, до сих пор чувствую запах соломы, не той, что в амбаре, где я лежу,
а соломы с млчехвостского жнивья.
Видишь, дядюшка, каким странным способом я к вам попал.
Унесло меня в край детства, где детеныш с любопытством обнюхивает мир,
мир, замкнутый в безопасном укрытии, защищенный любовью близких людей, и еще
надежнее отгороженный от всех бед неискушенностью и доверчивостью, которые
не успели принести разочарования.
Да, у вас было очень хорошо - и в ту вчерашнюю ночь.
Вот бы вернуться туда!
Я должен туда еще хоть раз вернуться! С нынешнего дня жду этого с
нетерпением...
В заключение письма не могу удержаться, чтобы не упомянуть еще о двух
поразивших меня вещах. Прежде всего, это письмо - первое, где нет ни
словечка о войне. И, во-вторых, не могу не похвастать: знаешь, дядюшка, я по
запаху определил, что солома, одурманившая меня в амбаре, ячменная! А это не
шутка! После стольких-то лет городской жизни!
Так до свидания на жатве!"

5

"Милый дядюшка Вацлав!
Я получил отличный streifschuss[18] в левую икру и теперь полеживаю в
лазарете, в безопасном тылу, даже есть время на письма и размышления, причем
второе для здоровья (душевного) не слишком полезно. Впрочем, и streifschuss
мог быть поудачней; этого хватит в лучшем случае на две недели полевого
госпиталя, но на поправку домой мне явно не попасть. И все же жаловаться
грех: две недельки в перевалочном лазарете, - чего за это не дашь!
Однако едва человеку становится лучше, как уж ему неймется. У меня это
проявилось в том, что я пустился в головоломное предприятие: хочу отыскать в
том беспорядке, в котором я ныне прозябаю, хоть какой-то порядок. Порядок и
смысл. Это, разумеется, завело меня в области, где я вообще ничего не