"Милош В.Кратохвил. Европа в окопах (второй роман) " - читать интересную книгу автора

каждой буковкой моей пачкотни слышен разрыв, гром, грохот, словно обрушился
дом, и опять протяжный вой и свист, предупреждающий о новом разрыве... Рев,
шипенье, громыханье, длительное и прерывистое, резко ударяющее в уши и снова
медленно угасающее; весь этот дикий хаос басовитых, свистящих и раздирающих
барабанные перепонки звуков раздается вокруг, и в каждом звуке стальная
сердцевина, посланная, чтобы убивать, пробивать, разрывать, подбрасывать к
небу, вдалбливать в землю... Запыхавшаяся от постоянных усилий смерть
отвратительна в своих анонимных убийствах, она ни о чем не ведает, и только
трудится, трудится... Знаешь, апокалипсические всадники со средневековых
гравюр, которых ты мне как-то показывал в венском Альбертинуме, были еще
удивительно человечны в сравнении с тем, что творится здесь; помню, один из
них был скелет, другой дьявол, третий - с ног до головы в железных доспехах,
но все равно в них еще улавливалось что-то человеческое, хотя у первого уже
с костей отваливалось мясо, а на лица двух других железо и зло наложили
такую уродливую печать, точно это были прокаженные. Здесь же не осталось
ничего человеческого. Пусть снаряды, вспахивающие землю вокруг, вылетают из
стволов, пушек обслуживаемых людьми - заряжающими, наводчиками,
запальщиками, - но ведь и их кто-то послал, кто-то подставил под огонь наших
орудий, как мы выданы на милость и немилость их пушек, - и вот мы убиваем
друг друга, отрываем руки-ноги, выворачиваем внутренности, швыряем в воздух
и размазываем по земле...
И без конца вокруг гром, грохот, громыханье, вой и визг...
Этого ты не можешь видеть, но на миг я отключился от всего, мое
внимание приковало горлышко бутылки, выглядывающей из кармана моего
компаньона, который сидит тут, напротив (я совсем забыл о нем написать). Не
нужно было даже спрашивать разрешения, я вытащил - ты бы не поверил, это
оказалась старка! И было ее почти три четверти бутылки. Я не удержался -
теперь уж, понятное дело, ее не больше трети.
Адский гул вокруг нашей воронки превратился в непрерывный грохот. Ну и
что, пускай себе грохочет! В крайнем случае выпью еще немного. Коллега не
откажет...
Только теперь могу тебе признаться, хоть я уже не раз испытывал на
войне жуткий страх, но такого... Впрочем, именно теперь я почувствовал, что
уже способен вполне связно об этом рассказать! Точно во мне сдвинулась
какая-то стрелка и я перешел на другие рельсы, потому что на прежних живой
человек уже не мог выдержать... Понятно: раз я все-таки выдержал, я уже не
живой! Так ведь тоже бывает - заживо погребенный, верно? Подействовала,
конечно, и старка, но одной бы ее, пожалуй, не хватило...
Так что я могу, дядя... Называю тебя просто дядей - хоть ты и не стал
для меня дальше, чем был, но я-то невероятно от тебя отдалился... Так вот, я
могу... Что бишь я могу? Ага, уже вспомнил: могу совершенно по-деловому и
без истерии охарактеризовать ситуацию.
Melde gehorsamst,[21] мое присутствие в этой воронке объясняется
следующим образом... Мы бесконечно долго не высовывали носа из своих окопов,
и я имел возможность посылать тебе свои спокойные реляции и мысли простачка,
пока в один прекрасный день кто-то где-то не решил начать наступление с
целью прорвать вражескую оборону и, если удастся, проломить фронт
неприятеля.
Gesagt, getan![22]
Вернее, gesagt - да, а вот с getan так легко уже не получилось. Наши -