"Виктор Кравченко. Я избрал свободу " - читать интересную книгу автора

устарелые гуманитарные предрассудки против массового террора. Жестокая
коллективизация была больше, чем она могла вынести, даже от отца ее двух
детей. Она не ограничила своего выражения ужаса семейным кругом, но
неоднократно осуждала политику своего мужа на партийных собраниях Академии,
где она проходила технический курс.
Простого упоминания подобных фактов было достаточно, чтобы упрятать
человека в тюрьму, но они, все же, циркулировали в кругах высшей бюрократии,
где скандалы, сенсации и интриги были также часты, как и при старом
романовском дворе. Когда была об'явлена смерть Аллилуевой, сомневались
только в том, покончила ли она сама с собой или была отравлена по приказу
Сталина.
Так и теперь, несмотря на свидетельство четырех врачей, были широко
распространены сомнения относительно смерти Орджоникидзе. Случайно я знаю
некоторые действительные обстоятельства. Время еще не пришло, когда я смогу
обнародовать источник моей информации, потому что это означало бы мучения и
смерть для этих людей. Но я считаю своим долгом кратко упомянуть об этих
фактах, т. к. последние годы этого народного комиссара были так тесно
связаны с моей жизнью.
Орджоникидзе давно страдал от острой астмы и поврежденной правой почки.
Он часто шутил над своими страданиями. Несколько раз я видел его
изнеможенного, после напряженной работы при страшных болях, почти до потери
сознания. Когда в 1936 году началась сверхчистка, выметая тысячи его
ближайших друзей и сотрудников по партии и тяжелой промышленности, он заявил
Сталину протесты, устраивал бурные сцены на заседаниях Политбюро, сражался,
как тигр, с НКВД. Его здоровье стало ухудшаться. Удар от ареста Пятакова,
его ближайшего помощника, резко повлиял на его здоровье.
Один мой друг был в его кабинете, когда кто то принес ему известие об
аресте выдающегося инженера, директора одного из подчиненных ему больших
трестов. Комиссар побагровел от ярости, глаза его сверкали, он ругался и
клял всех так, как может ругаться только темпераментный грузин. Ягода, глава
НКВД, и главный архитектор первых больших чисток, был к этому времени уже
расстрелян. Новым начальником советской инквизиции был ненавидимый Ежов.
Орджоникидзе позвонил Ежову и непередаваемым языком потребовал, чтобы тот
ему сообщил, почему этот инженер был арестован без его разрешения. "Ты,
маленький недоросль, ты, грязный паразит", слышал мой друг, как кричал
комиссар, "как ты посмел! Я требую чтобы ты послал мне документы об этом
деле, все и немедленно!"
Потом он позвонил Сталину, по прямому проводу, который соединял
основных вождей диктатуры. К этому времени его руки тряслись, его глаза были
налиты кровью и он держался за то место в спине, где болела его почка.
"Коба", услышал мой друг, как он ревел в телефон - Коба, это
уменьшительное имя Сталина - "почему ты позволяешь НКВД арестовывать моих
людей, не известив меня?"
Было долгое молчание, пока Сталин говорил на другом конце провода.
Затем Орджоникидзе прервал:
"Я требую, чтобы это своеволие прекратилось! Я все таки член Политбюро!
Я подниму страшный скандал, Коба, если даже это будет последнее, что я
сделаю перед смертью!"
Два дня спустя, к полной неожиданности для семьи и лечивших его врачей,
Орджоникидзе умер. Есть такие, которые считают, что в момент отчаяния он