"Виктор Кравченко. Я избрал свободу " - читать интересную книгу автора

"Я честно не могу сказать вам больше, чем я знаю", повторил я.
"К черту с вашей честностью. Мне нужны факты, а не ваша дурацкая
честность. Какой позор, что мы не посадили вас в свое время. Вы были бы
сейчас шелковым".
Мое сопротивление подходило к концу. Я жаждал конца этого длительного
мучения, почти любой ценой. Иногда мне казалось, что я погружаюсь в страшный
кошмар на яву. Я подписываю свою фамилию большими бувами... Оркестр играет
"Интернационал"... Меня с торжеством несут в большую, мягкую постель, а
около меня мама и Наташа... Знали это мои мучители или нет, но я был готов
сдаться. Еще одна или две недели этих допросов, еще одно или два избиения и
я бы сдался, принял бы на себя последствия; увы, я не был сделан из стали.

ОТРЫВОК СЕДЬМОЙ

В следующие несколько дней аресты на заводе еще усилились. Каждый раз,
когда казалось, что погром утихает, пауза оказывалась только прелюдией к
новой вспышке. Тормоза полностью отказали после смерти Орджоникидзе. Его
преемник - Каганович не имел решимости и мужества Орджоникидзе. Он
"сотрудничал" и аресты инженерно-технического персонала резко усилились.
Среди удаленных в этот раз находился Мирон Рагоза, коммерческий директор
нашего комбината. Его жена и приемная дочь были выселены из квартиры.
В первую неделю января Гершгорн положил передо мной новый документ. Это
было "добровольное заявление", т. е. признание. Это было длинное и
хитроумное заявление, полное недосказанных и уклончивых признаний.
Преступления моих друзей, начальников и подчиненных были описаны прямо; моя
собственная ответственность была отмечена легко, почти случайно. Это было
расчитано, чтобы сделать капитуляцию более легкой, более соблазнительной.
"Поймите пожалуйста", сказал Гершгорн, пока я читал страницу за
страницей эту техническую сказку, "что это абсолютной минимум того, что НКВД
ожидает от вас. Здесь нет места для торговли. Если вы не согласитесь, вы
об'являете войну НКВД и вы ее не вынесете. Вы подпишете пером или
карандашем?"
"Ни тем не другим."
"А я говорю, что ты подпишешь, ты, саботажник. Так как подписал Бычков,
так как подписал Иванченко".
"Делайте что хотите. Я не признаюсь в преступлениях, в которых я не
виновен". Гершгорн вдруг вскочил в припадке ярости и бросился на меня, крича
"саботажник, вредитель, негодяй. Получай... и еще... и еще..." Его мощные
кулаки били меня в лицо, как два поршня. Кровь брызнула у меня из носа. Я
услышал, скорее чем увидел, как Дороган ворвался в комнату. Мои нервы
научились узнавать его тяжелые шаги. Он тоже начал бить меня кулаками. Я
упал на пол и свернулся в клубок, как бы заворачиваясь в свою собственную
кожу, в то время как четыре тяжелых, жестких сапога топтали и пинали меня.
Я стонал от боли. Гершгорн должен был вызвать охранников, которые
подняли меня. "Уберите эту сволочь. Выкиньте его вон!" Когда меня тащили к
двери, я почувствовал, как он еще раз ударил меня кулаком в затылок. Часовые
вытащили меня в маленькую комнату, где меня оставили зализывать мои раны. Я
просидел там час или два.
Затем вошел Гершгорн.
"Ну, обдумали ли вы, или вас надо еще убеждать?