"Вадим Крейд. Георгий Иванов ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

Наверное, Скалдин мог бы найти для своего друга место писаря или помощника
делопроизводителя. Но в его представлении ежедневные хождения на службу
никакие вязались с самолюбивым, мечтательным, податливым, порой
фаталистически настроенным юношей, не наделенным, как казалось Скалдину,
практической сметкой, только и умеющим что писать стихи.
Пыталась помочь устроиться на службу мать, но так, чтобы сын об этом не
узнал. Когда после продолжительных колебаний летом 1912 года Георгий
все-таки бросил корпус, она обратилась к Скалдину. Написала с достоинством,
но просительно: "Простите, что я беспокою Вас своим пись мом, но зная, что
Вы хорошо относитесь к моему сыну Георгию, и он, кажется, также Вас очень
любит, то решаюсь Вас попросить от своего имени, чтобы Вы посодействовали в
получении места, иначе ему будет очень плохо. Выйдя из корпуса, он, быть
может, сделал ложный шаг, т.к. после смерти мужа у нас не осталось
средств... Жить у сестры на хлебах ее мужа он не хочет, ему это тяжело, и я
понимаю, что это невозможно. Он мне говорил, что написал Вам с просьбою о
месте, и я присоединяюсь к этой просьбе и думаю, что Вы, если возможно, то
устроите что-нибудь если бы в руб. 30, 35, но, конечно, в крайнем случае и
меньше можно для начала, но Вы сами знаете, как дорого жить в Петербурге.
Юра стал очень нервен и, по-моему, мало поправился. Прошу Вас только,
многоуважаемый Алексей Дмитриевич, не проговоритесь ему ни звуком о моем
письме. Он такой самолюбивый и вообще не любит, если я мешаюсь в его дела...
Я сама живу небольшим пенсионом и помогать не могу, так что как-никак все
выходит клином".
В житейском смысле он ушел из корпуса в никуда, в более существенном -
внутреннем, психологическом смысле - ушел в литературу. Но житейское берет
свое. Он начинает готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Экзамены
хочет сдать экстерном при реальном училище, настойчивости не проявляет и
вместо подготовки к экзаменам записывается вольнослушателем в университет.
Для этого аттестата зрелости не требовалось, не нужно было сдавать и
вступительных экзаменов. Новый знакомый Николай Степанович Гумилев подал в
сентябре заявление с просьбой о принятии его в университет на
историко-филологический факультет, и это обстоятельство сыграло свою роль в
судьбе Георгия Иванова. В том же году на романо-германском отделении стал
появляться щуплый молодой человек с пушкинскими бачками, гордо поднятой
головой, неприступно важный, но при близком знакомстве оказавшийся
безудержно смешливым. Звали нового знакомца Осип Мандельштам. Там же, на
романо-германском, учился и Георгий Адамович. Впоследствии он говорил, что
романо-германское отделение историко-филологического факультета превратилось
тогда в своего рода штаб-квартиру акмеизма. Словом, более чем лекции
профессоров, центром притяжения для Георгия Иванова стали приятели-студенты.
И если не считать главного - общения с молодыми поэтами, из его не слишком
ревностных посещений университетских аудиторий ничего не вышло. Зато, как
писал очевидец, "его часто можно было встретить в знаменитом университетском
коридоре". Там его видели то с Адамовичем, то с Мандельштамом, то с сыном
Бальмонта. Через много лет, заполняя анкету для издательства имени Чехова,
которое на пике материальных бедствий Георгия Иванова выпустило обновленное
издание "Петербургских зим", на вопрос об образовании он ответил лаконично и
уклончиво: "2 СПБ Кадетский корпус. Вольносл. СПБ университета". Ни того, ни
другого окончить ему не довелось.