"Вадим Крейд. Георгий Иванов ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автораискусстве как о счастливом действии. Теперь в разговорах он часто сравнивал
людей - в смысле их ограниченной свободы воли - с марионетками. Эта лежавшая на поверхности метафора принадлежала не ему одному - например, еще и Мейерхольду. Но Кульбин шел вглубь. Кого-то эта метафора могла оттолкнуть, других, напротив, увлечь. Увлечению "кукольностью" отдали дань художники "Мира искусства". У Георгия Иванова мотив "кукольности" отразился в сборнике "Горница" (1914), более всего в актерском цикле, то есть в стихотворениях "Фигляр", "Болтовня зазывающего в балаган", "Бродячие актеры", "Актерка", "Путешествующие гимнасты". А после выхода "Горницы" он написал для кукольного спектакля условно-театральное стихотворение "Все образует в жизни круг...". Персонажи этих стихотворений - одинаковые марионетки, хотя и называются: они по-разному монах, поэт, пастух, колдун, амур с луком и стрелами. Все походят друг на друга в своей кукольности, все "танцуют" в круговерти жизни марионеточный "танец любви", не сознавая, что и танец и любовь принудительны, а не свободны. Равно - лужайка иль паркет - Танцуй, монах, танцуй, поэт, А ты, амур, стрелами рань - Везде сердца, куда ни глянь. И пастухи и колдуны Стремленью сладкому верны, Весь мир - влюбленные одни, Гасите медленно огни... Тот же мотив "искусственного рая" пленял его и во время работы над книгой "Вереск". Несвоевременность посещения Кульбиным шестнадцатилетнего Георгия Иванова побудила его рассказать в "Петербургских зимах" об этом визите как о курьезе. Фактически ему тогда не исполнилось и шестнадцати, но интерес к модернистам и модернизму уже пробудился в нем. Летом 1910 года он узнал о только что вышедшем альманахе "Студия Импрессионистов" под редакцией Николая Кульбина. Тут же написал в книжный магазин, приложил два рубля, стал ждать. Обилием "дерзаний" альманах превзошел самые яркие предвкушения. В нем он нашел ни на что не похожие - из всего им ранее читанного - стихи Виктора Хлебникова и Давида Бурлюка. Этих имен он прежде никогда не слышал. Их манера изумила смелостью, а где дерзание - там и новизна. Привлекло внимание "Заклятие смехом" Хлебникова, ставшее с тех пор, пожалуй, известнейшим его стихотворением: "Усмей, осмей, смешики, смешики, / Смеюнчики, смеюнчики. / О, рассмейтесь, смехачи! / О, засмейтесь, смехачи!" Георгий Иванов решил, не откладывая в долгий ящик, писать в том же роде. Написал десяток футуристических: стихотворений и послал редактору "Студии Импрессионистов", сообщив ему, что сейчас он на даче, а в начале осени вернется в Петербург и надеется, что стихи его к тому времени будут напечатаны во втором выпуске альманаха. Затем попытался подробнее проштудировать "Студию Импрессионистов". Осилить "Представление любви" - монотонную "монодраму в трех действиях" Николая Евреинова - не хватило терпения. Не до конца прочитал изыскания или изыски некоего А. А. Борисяка "О живописи музыки". Произведение неизвестного жанра "Царевна и луна", |
|
|