"Вадим Крейд. Георгий Иванов ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

искусстве как о счастливом действии. Теперь в разговорах он часто сравнивал
людей - в смысле их ограниченной свободы воли - с марионетками. Эта лежавшая
на поверхности метафора принадлежала не ему одному - например, еще и
Мейерхольду. Но Кульбин шел вглубь. Кого-то эта метафора могла оттолкнуть,
других, напротив, увлечь. Увлечению "кукольностью" отдали дань художники
"Мира искусства".
У Георгия Иванова мотив "кукольности" отразился в сборнике "Горница"
(1914), более всего в актерском цикле, то есть в стихотворениях "Фигляр",
"Болтовня зазывающего в балаган", "Бродячие актеры", "Актерка",
"Путешествующие гимнасты". А после выхода "Горницы" он написал для
кукольного спектакля условно-театральное стихотворение "Все образует в жизни
круг...". Персонажи этих стихотворений - одинаковые марионетки, хотя и
называются: они по-разному монах, поэт, пастух, колдун, амур с луком и
стрелами. Все походят друг на друга в своей кукольности, все "танцуют" в
круговерти жизни марионеточный "танец любви", не сознавая, что и танец и
любовь принудительны, а не свободны.

Равно - лужайка иль паркет -
Танцуй, монах, танцуй, поэт,
А ты, амур, стрелами рань -
Везде сердца, куда ни глянь.
И пастухи и колдуны
Стремленью сладкому верны,
Весь мир - влюбленные одни,
Гасите медленно огни...

Тот же мотив "искусственного рая" пленял его и во время работы над
книгой "Вереск".
Несвоевременность посещения Кульбиным шестнадцатилетнего Георгия
Иванова побудила его рассказать в "Петербургских зимах" об этом визите как о
курьезе. Фактически ему тогда не исполнилось и шестнадцати, но интерес к
модернистам и модернизму уже пробудился в нем. Летом 1910 года он узнал о
только что вышедшем альманахе "Студия Импрессионистов" под редакцией Николая
Кульбина. Тут же написал в книжный магазин, приложил два рубля, стал ждать.
Обилием "дерзаний" альманах превзошел самые яркие предвкушения. В нем он
нашел ни на что не похожие - из всего им ранее читанного - стихи Виктора
Хлебникова и Давида Бурлюка. Этих имен он прежде никогда не слышал. Их
манера изумила смелостью, а где дерзание - там и новизна. Привлекло внимание
"Заклятие смехом" Хлебникова, ставшее с тех пор, пожалуй, известнейшим его
стихотворением: "Усмей, осмей, смешики, смешики, / Смеюнчики, смеюнчики. /
О, рассмейтесь, смехачи! / О, засмейтесь, смехачи!"
Георгий Иванов решил, не откладывая в долгий ящик, писать в том же
роде. Написал десяток футуристических: стихотворений и послал редактору
"Студии Импрессионистов", сообщив ему, что сейчас он на даче, а в начале
осени вернется в Петербург и надеется, что стихи его к тому времени будут
напечатаны во втором выпуске альманаха. Затем попытался подробнее
проштудировать "Студию Импрессионистов". Осилить "Представление любви" -
монотонную "монодраму в трех действиях" Николая Евреинова - не хватило
терпения. Не до конца прочитал изыскания или изыски некоего А. А. Борисяка
"О живописи музыки". Произведение неизвестного жанра "Царевна и луна",