"Вадим Крейд. Георгий Иванов ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

самим министром, разгуливавшим в ней запросто, иногда даже в домашней
тужурке и ковровых туфлях. А министр этот был к тому же не обыкновенным
министром, а знаменитостью, "столпом реакции" или "оплотом престола" - в
зависимости от точки зрения. В частной жизни этот громовержец... выглядел
уютным добродушным стариком".
Громовержца - министра внутренних дел Ивана Григорьевича Щегловитова -
знала вся Россия. В гостиной тайного советника егермейстера Маламы
повстречалась Юре не единственная примечательная личность. Запомнил он
чрезвычайно обаятельного рослого Феликса Феликсовича Юсупова, который в
конце 1916 года вместе с великим князем Дмитрием Павловичем собственноручно
отправил на тот свет Григория Распутина. Атмосферу квартиры Маламы и гостей
егермейстера, чинно собиравшихся на журфиксы, Георгий Иванов вспоминал,
когда начал писать роман "Третий Рим", и позже, когда задумал "Книгу о
последнем царствовании". Но особенно зримо представились ему те отроческие
дни в доме на Моховой, когда он писал "Настеньку", последний в своей жизни
рассказ.
На лето Юра вместе с семьей уезжал на дачу - в Виленскую губернию, с
поезда сходили на станции Гедройцы. Его связь с Северо-Западным краем,
откуда были родом и май и отец, не прекращалась вплоть до Первой мировой
войны. С дачи возвращались осенью, к началу учебного года. На каникулах в
деревне, а зимой в корпусе он читал бесконечные приключения короля сыщиков
Ната Пинкертона и "Мир приключений" - в общем то же, что и его сверстники в
разных углах России. Журнал "Мир приключений", который любил читать Николай
Гумилев даже будучи взрослым, побудил Жоржа написать пародийный рассказ
"Приключение по дороге в Бомбей", самый ранний из появившихся в печати. Но и
серьезное чтение началось довольно рано. Первой такой книгой, читанной им,
стала "История искусства" Игоря Грабаря. Доставал он и те книги, с которыми
кадетам знакомиться не полагалось. К запрещенным относились "Воскресение"
Льва Толстого и "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева наравне с
фривольными романами Мадлен Жанлис, переведенными на русский в начале XIX
века. Что-то из запретного чтения обнаружили у Георгия Иванова в пятом
классе. Впрочем, надзирали за воспитанниками не слишком ревностно. Среди
воспитателей, к счастью, не было своего корпусного "человека в футляре" и
скандала не раздули. Все-таки тогдашние нравы не лишены были благодушия.
На пятнадцатом году жизни его захватила поэзия. Он и сам не заметил,
как стихия творческого слова овладела им безраздельно. Первым, под чье
очарование он попал, был Лермонтов, а первым поэтом, увиденным воочию, был
великий князь Константин Константинович Романов, подписывавший свои стихи
инициалами К. Р. . Внешним толчком к погружению в поэзию явилась школьная
программа. Он начал читать Лермонтова сначала по обязанности - требовалось
выучить наизусть "Выхожу один я на дорогу..." - и под влиянием музыки
стихотворения и его космичности с Юрой случилось нечто такое, что лучше
всего определить словом "посвящение". То была неожиданная инициация в тайну
поэзии, потому что без тайны, как и без чувства меры, гармонии, охватывающей
сферы бытия, для него подлинной поэзии не существовало. Первую любовь к
Лермонтову он пронес непотускневшей через всю жизнь. В Париже, в 1950 году,
вспомнив, как заучивал в отрочестве "Выхожу один я на дорогу...", он написал
лирическую исповедь, вдохновленную лермонтовским сюжетом:

Если бы я мог забыться,