"Александр Алексеевич Крестинский. Жизнь и мечты Ивана Моторихина (Повесть) " - читать интересную книгу автора

весело, работу любит, не рвач, люди уважают. И я радуюсь. Этого не зря
учили. А другой... Стыдно признаться, что твою школу кончил.
"Я-то тут при чем... - с тоской подумал Иван и тут же кольнуло: - На
батю намекает".
- Насчет Фалалеева, Ваня, утешать тебя не стану, - строго сказал
Андрей Григорьич, - с отцом твоим я говорил, у него все решено,
поворачивать не собирается. Может, еще вернешься сюда, а может... - Он
помолчал, словно прикидывая в уме все "за" и "против" этого "вернешься". И
повторил: - Может, и вернешься. Не скоро, конечно. - Встал, подал Ивану
руку. - До свиданья.
Когда Иван спускался по лестнице вслед за Андреем Григорьичем, он
отстал: якобы ботинок развязался. Спустившись, оказался один в вестибюле.
Подошел к Доске почета, где висели хорошисты и отличники, и с мясом выдрал
свою фотографию из шеренги хорошистов. Не глядя, сунул в карман и вышел.


* * *

Эх, фалалеевская школа, какого человека ты лишилась! Завтра
проснешься - а его и след простыл. Уехал.
Восемьсот четырнадцать на месте, а одного нет. И какого! Ты это
почувствуешь. Не сразу, быть может, но почувствуешь.
Этот мальчик, помнишь... У него тоненькая шея и выпуклый затылок, а
на шее, когда кричит или хохочет, надувается прямая голубая жила. Он ходит
с гордо откинутой головой, у него мягкие, рассыпчатые волосы, и собирать
их вместе - безнадежное дело. А на макушке хохолок. Не поддается никаким
расческам. На лице у него в любое время года полно веснушек, а иные из них
сбежались вместе, в толпешку, и образовали на носу смуглое пятно. Острые
скулы торчат круто, а глаза так и брызжут сметкой, радостью, готовностью
видеть.
Он летает по школе, как ветер, и галстук у него вечно сбивается на
сторону. Он тянет руку на уроке часто и весело, он вскакивает, а не
встает, а когда начинает говорить, невольно поворачиваешь голову - столько
в нем кипит жизни.


* * *

На новом месте все было не так, все плохо. Даже бабушка, которая
прежде всегда с радостью ждала их в гости и готовила к их приезду самую
большую и жирную курицу, даже бабушка встретила их не так.
Они прошли через грязный, заваленный снегом и навозом двор,
прохлюпали через лужу, которую обойти было невозможно, разве что
перелететь; пропихнулись со своими чемоданами сквозь узкие темные сени и
наконец очутились в горнице.
Бабушка сидела на низкой табуретке спиной к печному щиту, широко
поставив ноги в стоптанных кирзовых сапогах и по-мужски опустив меж колен
корявые коричневые руки. Смотрела она из-под платка неприветливо. Смуглое
лицо ее на фоне белого щита казалось высеченным из красновато-серого
камня.