"Александр Алексеевич Крестинский. Гном " - читать интересную книгу автора

ку-ку!" Гном все терпел, а я кипел от злости. Мне казалось ужасным,
ужаснее, чем развал моей дружбы с Гришкой, быть "гномом", ходить в
"гномах". Я старался, чтоб все видели, чтоб все слышали, к а к  я презираю
Гнома. Чтобы все знали: если мне приходится жить здесь, это еще не значит,
что мы с ним кореша. Стоя у окна, я балаганил, я созывал зрителей, я
предлагал им вместе поиздеваться над Гномом. "Спешите! - кричал я. -
Скорей сюда! Гном в пещере! Последний гном! Спит на хлебных корках!.."
Гном молчал. Меня пугала его неуязвимость. Я ненавидел его за
нежелание взорваться, возмутиться, броситься на меня с кулаками.
Какие там кулаки! Он был полон доброжелательства, он хотел общаться,
он был рад, что не один теперь...
Говорит мне вечером:
- Как ты думаешь, что с Землей будет?
- Что-о?! - В эту интонацию я вкладываю все пренебрежение к нему, ко
всем его вопросам, настоящим и будущим.
- Как что? - волнуется он. - Смотри: воду выкачивают, нефть, уголь,
железо берут...
- Ну? - подначиваю я его насмешкой. Он ее не замечает.
- Так ведь пустая когда-нибудь станет. Одна скорлупа останется! Что
тогда?
- Дурак ты. Ничего особенного не будет.
- Нет, будет! - Голос его понижается до шепота. - Масса меньше
станет!
- Ну, меньше, - соглашаюсь я нехотя.
- Значит, изменится орбита, - говорит Гном, - а если орбита
изменится, всем хана. Наступит всеобщий мрак и лед.
- Трепотня!
- Да нет, это серьезно! Очень серьезно! И знаешь, есть выход!
- Какой?
- Надо накачивать пустоты каким-нибудь газом.
- Ай да голова!
- Только вот не знаю каким. Газ взорваться может...
Я издеваюсь над ним, а сам думаю с завистью: "Черт, откуда у него все
это в голове?.."


- Куда вы, куда?! Здесь нет ничего! Миленькие, не трогайте! Руки
обжег, руки, у-у-у-у, задымились... Пустите меня, ну, пустите, здесь
мертвые все, я не хочу, пустите... сахар, сахар, сахар... это не лед, это
сахар, кусочек отколи, кусочек...
Это был голос Гнома. Я вскочил, бросился к выключателю, потом к его
постели. Свет напугал его. Он замахал руками, прикрыл лицо и забормотал
что-то совсем уж невнятное. Я схватил его за плечо:
- Гном! Проснись! Слышишь!
Глаза его открылись - нет, они как бы внезапно появились на лице, где
их до того не было... Он ничего не понимал.
- Гном, ты бредил!
Наконец он посмотрел на меня осмысленно:
- Что-то приснилось... Жар, холод...
Я стоял перед ним в майке и трусах, и, хотя ночь была не холодная,