"Александр Алексеевич Крестинский. Гном " - читать интересную книгу автора

их владельцами, - нас с Гришкой ни разу не покусали. Между прочим:
участков с собаками было два-три. Без собак - сколько угодно. На те,
которых сколько угодно, Гришка не ходил.
Однажды мы унесли с совхозного парника тыкву. Тыква была пугающе
огромна, с неровными живыми боками, которые, казалось, вот-вот начнут
дышать. Мы несли ее в Гришкиной рубашке, почти не таясь. Закатив тыкву под
кровать, уселись передохнуть. Я с наслаждением трогал голыми пятками
прохладную шершавую кору тыквы. В комнату вошла бригадирша Паня и
скомандовала: "А теперь - той же путёй обратно, карякины дети!" Так она
ругалась: карякины дети.
Этой тыквой мы Паню сильно обидели, и она нам с Гришкой отомстила.
Ни слова не сказав про тыкву начальнице лагеря Анастасии Власовне,
Паня перевела нас с Гришкой в пастухи, чему мы по неопытности
обрадовались, почуяв в слове "пастух" дыхание вольной жизни.
Паня привела нас в поле и оставила там. Вокруг бродили десятка два
красно-белых телят и черный бычок по имени Ротный. Мы запалили костер,
предвкушая печеную картошку.
После полудня Ротный забеспокоился. Он начал скакать по полю, мотая
головой и взрывая землю копытами. Сначала он бегал кругами, потом понесся
в сторону рощи, а там был овраг - мы испугались, что он переломает ноги.
Телята дружно неслись за ним, мы с Гришкой бежали следом, махая палками. У
самого оврага Ротный сменил направление и вскоре исчез в кустах на берегу
высохшего ручья. Мы его больше не видели, только слышали треск сучьев.
Сначала среди кустов мелькали рыжие и белые пятна, потом и телята исчезли.
Мы выдохлись и потеряли стадо.
Измученные приплелись на ферму. У ворот стояла Паня, скрестив руки на
груди. Молодые работницы привели Ротного, бока у него еще ходили. Паня
погладила Ротного и сказала: "К награде представлю".
Гришка молча повернулся и пошел прочь. Я побежал за ним. По спине нас
огрели смехом. Это было поражение. Гришка пережил его с достоинством, на
следующий день в пастухи мы не пошли, за что нас (в который раз уже!)
вызвали на разбор.
На разбор нас с Гришкой вызывали часто. Пошли в запретную зону -
разбор. Провели ток в ручку двери - разбор. Попались с ворованной
картошкой - разбор. Нашли мину и пытались взорвать ее - страшный разбор...
На всю жизнь запомнил я скамейку, на которую сажали нас, когда
разбирали. Скамейка эта еще до войны была изрезана ножами, - может, стояла
у входа в клуб. Были там, как водится, имена, фамилии, формулы отношений
под знаком плюс, крутые высказывания о жизни. Не скамейка, а сплошной
узор. Когда-то ее закрасили черной краской, желая вернуть ей приличный
вид, но в некоторые глубокие взрезы краска не попала. Нелегко сидеть на
письменах! Анастасия Власовна понимала это. Когда мы просились встать, она
говорила: "Сидите, сидите, голубчики..."
"В дни, когда отцы и братья ваши... когда матери и сестры..." Так
начинала разбор Анастасия Власовна. Вовка Углов однажды опередил ее.
Только нас посадили на скамейку, он провозгласил: "В дни, когда отцы и
братья..." Анастасия Власовна покачала головой: "Раз такие сознательные,
морали читать не будем. Два наряда вне очереди - марш на кухню!"
Я запомнил ее старческую моложавость, седую прядь, падающую на глаза,
морщины в уголках рта, манеру по-мужски держать папиросу, мелкое дрожание