"Борис Кригер. Кружение над бездной" - читать интересную книгу автора

противоречия, которых раньше виден был разве что намек с полвершка ростом, а
теперь буря буквально начала поглощать обоих, и они лишь силились понять,
откуда взялся повод для ссор.

Они обвенчались в церкви, несмотря на то что были к тому времени в
нерушимом союзе уже двадцать лет. И все это не с усмешкой, а вполне
серьезно, с предварительными выяснениями "любишь не любишь"; священник
трижды обвел их вокруг аналоя, трижды напоил вином из серебряной чашицы,
венчаются рабы Божьи...

Присутствие в церкви стало для них привычным. Герберт увлекся чтением
часов и псалмов. Постигая искусство пономаря, он вещал своим зычным голосом
на весь храм. Прихожанам нравилось. Эльза тоже читала, и ее голос казался
Герберту странно незнакомым, словно у жены появилось новое увлечение звонить
в крошечный колокольчик. Эльза, следуя неизменному веками тексту, жалобно и
прилюдно причитала по сорок раз "Господи, помилуй!", и Герберту становилось
нестерпимо ее жалко. Он беззвучно рыдал, вспоминая прежнюю свободу и, будучи
не в силах отказаться от выбранного пути, покрывался потом от жара близких
свечей в своем, с чужого плеча, неудобном подряснике. Что это было?
Усугубившаяся разновидность моды на ретро?

Голова шла кругом, но Герберт несгибаемо шел вперед. Он принялся
собирать приходскую библиотеку, потом начал проповедовать в тесном кружке
старушек и несмелых девиц, от которых веяло нравственными излишествами,
организовал воскресные курсы и толковал Священное Писание, превозмогая
конфузливо-насмешливый взгляд маловерных мужей, с нетерпением ожидающих
окончания словопрений, готовил к исповеди, а окружающие братья-черноризцы,
пристально следившие за новообращенным, хотя и придирались к мелким
неточностям, не находили в его поведении ожидаемого в подобном случае
самовольства. Не было в речах Герберта отсебятины. Он больше не проповедовал
непротивления счастью, не искал оригинальных идей. Когда его взгляд блуждал
по "территориям прожитой жизни", волюшка ему больше не казалась хлеба слаще,
солнца краше... Нимало не конфузясь, сильная, невидимая жизнь овладевала
всем его существом, и его внутреннее невидимое существо говорило ему: "Ты
так много страдал напрасно, волнуясь о жалкой дырявости своих амбаров,
пострадай же за нечто светлое и вечное". И Герберт осознавал присутствие
этой связи со светлым и вечным и, казалось, ни за что не согласился бы
променять ее на что-то иное.

Его просторное жилище уступило часть пространства храму. Свою
гордость - специально пристроенный огромный обеденный зал, Герберт превратил
в часовню, чем окончательно зарекомендовал себя в глазах родных и друзей как
совершенно спятивший с ума.

5

Вера требует исключительной дисциплинированности мысли. Ну кому,
спрашивается, нужен святоша, к поступкам которого не придерешься, а помыслы
его чернее черного? Для простоты понимания собственного состояния Герберт
легко принял весьма обоснованное предположение, что всему виной пресловутые