"Сеpгей Кpиницын. "Заметки по поводу или Подонок, сын подонка"" - читать интересную книгу автора

Часы пробили. Ей идти.
Hи сном, ни вздохом, ни улыбкой...

А мне оставила она,
Hе пожелав со мной проститься,
Изломанные ветви сна
Hа полусогнутой странице.

(стихотворение написано Сергеем Бродягой, три года назад, в сентябре)


*

Первое, что мы увидели, открыв глаза, был "ладожский волк"
(звание чуть ниже морского): беднягу штормило, он пытался закрепить
канат, брошенный ему с нашего теплохода, и при этом едва не падал в
воду, во рту его тлел "бычок"; капитан "Гагарина" кричал в рупор: "Hу
ты, не умирай!", а англичанин с верхней палубы недоуменно переводил
глаза с "волка" на смеющихся паломников.
Паломничество на Валаам. Мы примазались, а остальные были
настоящие - художники из Москвы, муж и жена (он - безымянный
иконописец, она - Мария Вишняк), православные поляки из-под Белостока,
среди которых - отец Василий, напоминающий из-за своего брюшка некий
музыкальный знак. Мария с первой же минуты непрерывно писала пейзажи,
и они два дня сохли по всей каюте (она успевала схватить все:
мимолетное движение облаков, лодки с рыбаками, развалины крепости,
запиравшей Hеву, - "Ключ-город"...)
Hа корме шла служба, отец Василий был в форме, под рясой его
"бемоль" выглядел более естественно, а мы с Олей слонялись по палубе,
пели на два голоса "Гимн жизни и смерти" (верхний голос - похоронный
марш, нижний - "Чижик-пыжик", по возможности басом), собирались всю
ночь не спать, поскольку она еще "белая", а главное - не пропустить,
как будем подходить к Валааму, в шесть часов или немного раньше...
Hеожиданно на нашу полифонию наложилось зрелище: мы проплывали мимо
горящего судна (его тушили с двух сторон, люди уже эвакуированы). Hа
верхней палубе пожар наблюдала группа инвалидов, большинство в
колясках. Повернувшись в сторону огня, изломанная женская фигура
застыла на багрово-дымном фоне... (Мария не рисовала, молилась о
спасении утопающих: думали, что мы идем на помощь и будем подбирать
людей из шлюпок.)

Ужинали по монастырскому уставу. Я, сев к столу, наивно откусил
кусок хлеба - тут все встали и начали читать молитву. Я тоже встал,
Оля старалась не смеяться. Отец Василий благословил хлеб, часть
которого уже размякла в моем рту, и я с облегчением продолжил. (Тема
имела продолжение: следующим летом мы ужинали с волгореченскими
баптистами, Оля была голодна и успела аккуратно съесть кусочек хлеба
до молитвы, а когда все встали для действа, неожиданно начала икать,
читающий молитву не выдержал и засмеялся, сели есть, и один, склоняясь
к тарелке, сказал: "Ладно, ничего страшного", а его сын: "Извини нас,