"Сеpгей Кpиницын. "Заметки по поводу или Подонок, сын подонка"" - читать интересную книгу автора

Господи".)

Послушать живьем знаменитый валаамский распев нам не удалось:
оставшись в каюте одни, вечернюю службу мы протрахались, а утреннюю
проспали. Hам все описали вернувшиеся к завтраку на теплоход наши
соседи-художники. (Зато мы весь день до этого гуляли по острову и,
кроме положенных достопримечательностей, видели заколоченный наглухо
магазинчик с надписью мелом: "Хочу есть", а также грузина,
предлагающего шашлык у подножия монастыря - "шашлык по-монастырски";
не думайте, что мы не оценили остального, целый год мы вспоминали о
чудо-острове.)
Hа обратном пути теплоходное радио объясняло густым православным
басом, сколько вреда приносят баптисты русскому народу. Регулятор
громкости в каюте отсутствовал.

А вот последняя валаамская картинка:
отец Василий ходит по берегу, ищет подходящий камень на память,
наконец, выбирает какой-то булыжник, но тот оказывается слишком
тяжелым, и отец раскалывает его, швыряя со всей дури о живописный,
мхом поросший, огромный валун, - это удается не сразу...



*

"Вчера я весь день думал о деньгах. А сегодня в саду шарахнулся
от бульдога. И вот, идя через Михайловский сад, я решил, что я жадный
и трусливый. Чем победить жадность? Равнодушием. Чем победить
трусость? Равнодушием. Поэтому мне плевать, что с ней было дальше."
Речь шла о девушке, с которой однажды я и Оля поступили нехорошо. (Мы
были словно пауками...)


*

Потом еще мы были в Кижах, и щипали там щавель под перезвон - не
колокольчиков, а как бы воздушного металлофона (ветер раскачивает
металлические пластинки разной длины), звон льется с маленькой
деревянной церковки, величиной с избушку, которая так красиво тут
смотрится, что примиряет меня с православием; мы щиплем щавель, а за
нами ходит конь-попрошайка и тычет мордой в мою сумку - и мы кормим
его батоном...


*

В дверь звонят, но никого нет дома, никто не отвечает, сонное
царство.
И начинается:
"Честь и хвала тебе, подруга!